Северный Удел. Андрей Кокоулин

ползут – и смял его. Поднес к свече.

      Бумага занялась неохотно, огонь облизал уголок, потом закрепился на нем и пополз к пальцам.

      В пепельницу!

      В просвет между шторами поплескивал слабенький предутренний свет. В кресле завозился Майтус, подобрал ноги, демонстрируя мне грязные голые пятки.

      А если, наоборот, заговорщики убирают тех, кто может их раскрыть? Или тех, кто что-то знает? Может, в моем случае, целью Лобацкого был вовсе не я, а дядя?

      Дядя, в силу своей деятельной натуры, вполне мог знать всех убитых – Меровио и Полякова-Имре он знал точно, поскольку, помню, брался их мирить.

      Хорошо, это тоже отметим на будущее.

      Я потянулся, миска из-под руки со звоном брякнулась на пол. Мелкая желтая картофелина откатилась под бюро.

      Вздрогнул, всхрапнул Майтус.

      – Господин, – он завозился в кресле, пытаясь встать.

      – Лежи-лежи, – успокоил я его. – Все в порядке.

      Кровник нашел меня глазами. Лицо его сделалось обеспокоенным:

      – Мне нельзя вас оставлять. Я уже один раз оставил…

      – Вот я, живой, рядом, – сказал я.

      Он обмяк. Двинул усами:

      – Вы узнали, что хотели, господин?

      Я кивнул:

      – Узнал, Майтус, узнал.

      – А то я такой… – Он тяжело повел головой. – Мне бы встать…

      – Ты еще полежи чуть-чуть. Минут пять – десять. Сам почувствуешь, когда можно будет.

      – Хорошо, – сказал Майтус, вздохнув.

      Я распахнул шторы.

      Над домом напротив потихоньку вставал призрак зари. Газовый фонарь погас.

      В пепельнице кучкой застыл пепел.

      * * *

      Через полчаса Майтус оклемался совсем, и я услал его за горячей водой на ресторанную кухню. Вернулся он с парящим кувшином и с тазом под мышкой.

      Я скинул сорочку и под возгласы и приговоры льющего воду кровника вымылся над тазом до пояса. Растерся. Расчесал волосы.

      Нумер насквозь пропах земляничным мылом.

      Вместе мы спустились в ресторан, я заказал завтрак, мельком отметив, что в зале ничто не выдает позавчерашнего происшествия.

      Те же скатерти, те же лампы с колпаками.

      Только разбитую моим первым – навылет – выстрелом литографию заменили. Была охота на кабана, стала горская крепость на перевале.

      На кухне уже дым стоял коромыслом.

      Варили, жарили, пекли. Клокотала вода в котлах. Сыпал искрами открытый огонь. Призраками виделись в пару повара.

      За выгородкой за длинным дощатым столом ела прислуга. Официанты. Горничные. Носильщики и швейцары. Все низкой крови. Лишь у одного – вплетались в серое бледно-зеленые тона одной из брокбардских фамилий.

      Давешнего моего официанта среди них не было.

      Спросив позволения у главного повара, необъятно толстого, ловко нарезающего на доске латук, мы прошли кухню насквозь (Майтус вернул кувшин) и у дохнувшего холодом ледника выбрались на задний двор гостиницы.

      На крыльце сидел бородатый дворник в картузе набекрень и дымил папироской.

      – Куда