Северный Удел. Андрей Кокоулин

– косой крест, – подсказал я, – фамилия Гебриз.

      – О, какие люди!

      Йожеф Чичка выплыл из неприметного бокового проема, улыбаясь во весь свой щербатый рот. Блюдце со свечой в одной руке, травяной пучок – в другой.

      Он был хром, но передвигался на удивление плавно, разве что чуть заваливая тело, когда ступал разбитой и криво сросшейся ногой. Подветренный борт, наветренный борт. Кар-рамба!

      Мы обнялись.

      С последней нашей встречи Йожеф изрядно погрузнел. Правда, сжал меня все с той же памятной силой.

      – Юнга!

      Я не остался внакладе:

      – Господин корабельный лекарь!

      Какое-то время мы пыхтели, упираясь друг в друга лбами. Чичка был раза в два меня старше, но туго приходилось как раз мне. И вряд ли только из-за руки.

      Ах, как он крутил матросов на «Касатке»!

      – Мариуш, – повернулся к внуку со мной в охапке Йожеф, – это Бастель Кольваро. Я тебе как-то рассказывал.

      Мы наконец разлепились.

      – Да мы с Мариушем уже познакомились, – сказал я, украдкой морщась. Вот ведь сдавил, осьминог морской.

      – А я, видишь, – Йожеф достал спички, – кукую на берегу. Нога. Море теперь редко снится. Раньше-то да…

      Он навинтил новую свечу на подсвечник.

      Через мгновение прилавок осветился трепещущим желтым светом. В этом свете мне стало видно, что время хорошо поработало над бывшим корабельным лекарем – проредило волосы, прорезало складки на подбородке, выдавило из глаз лишнюю зелень, оставив мутноватый болотистый цвет.

      И это за сколько… За пять последних лет?

      Интересно, каким ему вижусь я? Возмужавшим, как дяде Мувену?

      – Садись.

      Йожеф подал мне маленький табурет.

      На прилавке его стараниями появились кружки и темная бутыль без этикетки.

      – Йожеф, я, собственно, ненадолго и по делу, – сказал я, прилаживаясь на табурете.

      Чичка фыркнул:

      – Еще бы! В другое я и не поверил бы! Мариуш! – Он обернулся к внуку. – Не стой столбом. Повесь-ка «Закрыто» на дверях. И это… с кухни притащи сыра, лука там…

      – Если увидишь человека в чекмене, усатого такого, плотного, – сказал я перемахнувшему отгородку мальчишке, – скажи ему, что все в порядке, пусть ждет.

      – Хорошо.

      Мариуш скользнул мимо меня и легко взбежал вверх по лесенке.

      Дрогнул колокольчик. Ветерок с улицы заставил плясать пламя свечей.

      – Темновато у вас тут, – заметил я.

      – Ну на втором этаже окна есть, там светло, а в подвале – еще темнее. – Чичка сковырнул с бутылки пробку. – Ну-ка!

      Он поднес к моему лицу горлышко.

      Резкий запах ударил в нос, всколыхнул память:

      – Кашаса!

      Йожеф захохотал.

      – Она самая! Что ни на есть бразильянская!

      – Откуда?

      Чичка наполнил кружки. Подмигнул:

      – Связи, юнга. Ружников с «Пантелеймона» недели две назад приволок шесть штук. Впрочем, ты его вряд ли знаешь.

      Мы сдвинули кружки бортами.

      Кашаса отдавала деревом