Полка: История русской поэзии. Валерий Шубинский

в праздник будни,

      Кружу в химерах мысль мою:

      То плен от персов похищаю,

      То стрелы к туркам обращаю;

      То, возмечтав, что я султан,

      Вселенну устрашаю взглядом;

      То вдруг, прельщаяся нарядом,

      Скачу к портному по кафтан.

      Ода вызвала разноречивые отклики, но была восторженно принята самой Екатериной. Державин по этому поводу написал ещё две оды – «Благодарность Фелице» и «Видение мурзы».

      Смерть Потёмкина вдохновила Державина на огромную, очень сложную по композиции оду «Водопад» (1791). Начинается она с блестящего описания:

      Алмазна сыплется гора

      С высот четыремя скалами,

      Жемчугу бездна и сребра

      Кипит внизу, бьет вверх буграми;

      От брызгов синий холм стоит,

      Далече рев в лесу гремит.

      Водопад наблюдает некий «старец», который оказывается фельдмаршалом Румянцевым[77] (его имя зашифровано в тексте). Он засыпает, видит во сне свои былые победы и затем переживает видение, указывающее на то, что «умер некий вождь». Дальше речь заходит уже о самом умершем, о его величии, зачёркнутом смертью.

      Где слава? Где великолепье?

      Где ты, о сильный человек?

      Мафусаила долголетье

      Лишь было б сон, лишь тень наш век;

      Вся наша жизнь не что иное,

      Как лишь мечтание пустое.

      Река Суна, «водопадов мать», – аллегория Екатерины или России; но в конце она вливает воды «в светлый сонм Онеги», и это уже – равнодушная вечность, которая (процитируем предсмертные строки Державина) «топит в пропасти забвенья народы, царства и царей». Воспевая красоту земли и величие «сильных людей», Державин всегда держит в уме этот исход, с которым можно только по-античному печально примириться – без особой надежды на спасение и «жизнь будущую». Он пытается, превозмогая своё жизнелюбие, сделать это в оде «На возвращение графа Зубова из Персии» (1797), где блестящие пейзажи Кавказа заканчиваются обращением к «тому покою, / К которому мы все идем». Знаменитый «Снигирь» (1800), реквием Суворову, ничего не противопоставляет итоговому поражению, зачёркивающему человеческие победы:

      Нет теперь мужа в свете столь славна:

      Полно петь песню военну, снигирь!

      Бранна музыка днесь не забавна,

      Слышен отвсюду томный вой лир;

      Львиного сердца, крыльев орлиных

      Нет уже с нами! – что воевать?

      Но когда речь заходит о собственном горе, этого печального стоицизма Державину не хватает: он впадает в отчаяние и нуждается в утешении. Несколько стихотворений, созданных Державиным после смерти в 1794-м первой жены Екатерины Яковлевны (Плениры, как поэтически называл её Державин), выражают разные этапы этого состояния. Вот крик ужаса, обрушивающий всё – от правил приличия до версификационных канонов, и потому особенно выразительный:

      Роют псы землю, вкруг завывают,

      Воет и ветер, воет и дом;

      Мою милую не пробуждают;

      Сердце мое сокрушает гром!

      В другом стихотворении,

77

Граф Пётр Александрович Румянцев (1725–1796) – полководец, генерал-фельдмаршал. Участник Семилетней войны, в Русско-турецкой войне 1768–1774 годов был главнокомандующим российской армией, за успешное завершение этой войны был удостоен титула «Задунайский». Считалось, что Румянцев, при всех его военных достижениях, не был жестоким полководцем и старался щадить и своих, и неприятельских солдат.