Арлекин. Евгений Иванович Пинаев

в удачу

      Судьба, что торпеда, – безжалостен бег!

      Рвануло у борта «Прощай, моя Долли!»

      И хлынуло море в пробитый отсек

      А может, обреченность только почудилась? Почудилась, несмотря ни на что? Может, сказывается усталость, копившаяся месяцами, а нынче поддержанная томительной неизвестностью ожидания? Но нет…

      Плывут они рядом – разбухшие трупы

      У Бена глазницы подернулись льдом

      Вон Джонни, вот Роберт, там Чарли с «Тобрука»,

      Тут Питер валлиец с фрегата «Энтрем»

      Матросы тащили концевые звенья аж за корму танкера. У Арлекина хватило времени запомнить каждое слово и мотив. Даже ловил себя на том, что вспоминает песню в самое неподходящее время. Она и для него звучала теперь грозным пророчеством, в которое не хотелось верить, которое сжимало сердце…

      Слепые глазницы – вечернее небо,

      И плещет волною в раскрытые рты

      Вот Джерри везунчик, вон Робин-повеса,

      А тот, обгоревший, механик с «Фатьмы»

      Матрос с бабочкой дышал тяжело – возраст! – и потому выговаривал отрывисто и хрипло:

      У Джека и Полли – отцовские скулы

      Не нужно молитв и не трите глаза!

      На ложе из ила прилягут матросы,

      Чтоб вечностью стать, как морская волна

      Натурализм песни напоминал слишком многое Да-а, видел, видел… Все это он уже видел не раз И мысли гнал, и тоже, бывало, тер лоб и сжимал кулаки, тискал виски, схваченные холодом безысходности – зачем война? почему?! А песня… Даже щенок запоскуливал. Бездомный щенок с причала Кормили все, но и все гнали. И вот… Была в скулеже просьба, почти мольба о защите. Хотелось псу найти хозяина, довериться человеку, но были глухи матросы и неумолимы офицеры крейсера, загнавшие себя в такую же собачью тоску…

      Бездомный щен и решил дело: ну что мы хороним себя раньше времени, черт возьми! И жить будем, и будем плавать! И о щенке позаботимся. Именно так. Нарушил старпом капитанское «вето» и привел собаку на танкер.

      Кличка Сэр Тоби появилась случайно и не имела отношения к персонажу Шекспира. И дал ее, кажется, боцман, поместивший «сэра» в кладовке под полубаком. Из конспирации – а что, приходится! – поставили в кладовку флягу с водой и притащили НЗ, несколько банок свиной тушенки. Но ухищрения не помогли, хотя капитан маялся радикулитом и не вылезал из постели, он все-таки пронюхал о собаке и вызвал старпома «на ковер».

      Смиренно и как должное принял Арлекин первый «разнос», но в ответной «речи» произнес панегирик в пользу «четвероногих слухачей» и, кажется, доказал капитану, что они незаменимы именно в условиях военного времени.

      – В этих условиях, – Владимир доверительно наклонился к больному и добавил с иезуитской кротостью: – В этих условиях собака – не отвлекающий момент, а верный друг моряков и помощник судоводителя.

      И старик смирился. Лишь проворчал, что когда, мол, не спят собаки спят