Железная воля. Николай Лесков

я не умею говорить по-русски.

      – Ни слова?

      – Да, «можно», «не можно», «таможно», «подрожно»… – пролепетал он, высыпав, очевидно, весь словарь своих познаний. – Скажут «можно» – я еду, «не можно» – не еду, «подрожно» – я дам подрожно, вот и все.

      Батюшки мои, думаю себе: вот антик-то! и начинаю его осматривать… Что за наряд!.. Сапоги обыкновенные, но из них из-за голенищ выходят длиннейшие красные шерстяные чулки, которые закрывают его ноги выше колен и поддерживаются на половине ляжек синими женскими подвязками. Из-под жилета на живот спускается гарусная красная вязаная фуфайка; поверх жилета видна серая куртка из халатного драпа, с зеленою оторочкою, и поверх всего этот совсем не приходящий по сезону клеенчатый плащ и зонтик, привешенный к его пуговице у самой шеи.

      Весь багаж проезжающего состоял из самого небольшого цилиндрического свертка в клеенчатом же чехле, который лежал на столе, а на нем довольно простая записная книжка и более ничего.

      – Это удивительно! – воскликнул я и чуть не спросил его: «Неужто вы так вот это и едете?», но сейчас же спохватился, чтобы не сказать неловкости – и, обратясь к вошедшему в это время смотрителю, велел подать себе самовар и затопить камин.

      Чужестранец все прохаживался, но, увидев, что принесли дрова и зажгли их в камине, вдруг несказанно обрадовался и проговорил:

      – Ага, «можно», а я тут третий день – и третий день все сюда на камин пальцем показывал, а мне отвечали «не можно».

      – Как, вы тут уже третий день?

      – О да, я третий день, – отвечал он спокойно. – А что такое?

      – Да зачем же вы сидите здесь третий день?

      – Не знаю, я всегда так сижу.

      – Как всегда, на каждой станции?

      – О да, непременно на каждой; как выехал из Москвы, так везде и сижу, а потом опять еду.

      – На каждой станции вы сидите по три дня?

      – О да, по три дня… Впрочем, позвольте, я на одной просидел два дня, у меня это записано; но зато на другой четыре, это тоже записано.

      – И что же вы делаете на станциях?

      – Ничего.

      – Извините меня, может быть вы нравы изучаете, заметки ваши пишете?

      Тогда это было в моде.

      – Да, я смотрю, что со мною делают.

      – Да зачем же вы это позволяете все с собою делать?

      – Ну… как быть!.. – отвечал он, – видите, я не умею по-русски говорить – и я должен всем подчиниться. Я это так себе положил; но зато потом…

      – Что же будет потом?

      – Я буду всё подчинять.

      – Вот как!

      – О да; непременно!

      – Но как вы могли пуститься в такой путь, не зная языка?

      – О, это было необходимо нужно; у нас было такое условие, чтобы я ехал не останавливаясь, – и я еду не останавливаясь. Я такой человек, который всегда точно исполняет то, что он обещал, – отвечал незнакомец – и при этом лицо его, которого я до сих пор себе не определил, вдруг приняло «веселое и твердое выражение».

      «Боже, что за чудак!» – думаю себе и говорю: – Но вы извините меня, пожалуйста, разве этак ехать, как вы