Тёмное дело. Оноре де Бальзак

ее отца палачом, а мужа – предателем. В долине, справа от аллеи, стояла ферма «Белаш», которую арендовал Бовизаж, человек преданный Симезам, и Марте не раз доводилось слышать, как обитатели фермы, проходя мимо дома Мишю, говорили: «Вот Иудины хоромы!» И действительно, ее мужа прозвали в округе Иудой из-за его странного сходства с тринадцатым апостолом, – сходство, которое сам он как будто постарался дополнить внутренними своими качествами. Вот от этих-то невзгод да от постоянной смутной тревоги за будущее и стала Марта такой задумчивой и сосредоточенной. Ничто так не гнетет, как незаслуженный позор, избавиться от которого нет возможности. Художник мог бы создать прекрасную картину, изобразив эту семью отверженных, живущую в одном из красивейших уголков Шампани, пейзажи которой обычно овеяны печалью.

      – Франсуа! – крикнул управляющий, чтобы сын поторопился.

      Франсуа Мишю, мальчик лет десяти, чувствовал себя в парке и в лесу полным хозяином – лакомился фруктами, охотился, не знал ни забот, ни огорчений; он был единственным счастливым существом в этой семье, отделенной от окружающего мира парком и лесом, подобно тому как в нравственном смысле ее отделяло от людей всеобщее презрение.

      – Собери-ка все это, – сказал Мишю, указывая сыну на вещи, лежащие на каменной ограде, – и спрячь. Смотри мне в глаза! Ты нас с мамой любишь? – Мальчик бросился к отцу, чтобы обнять его, но Мишю переставил карабин и отстранил сына. – Слушай: тебе не раз случалось болтать о том, что́ у нас тут делается, – сказал он, устремив на мальчика пристальный взгляд, подобный взгляду дикой кошки. – Так хорошенько запомни следующее: если ты будешь рассказывать даже о самых ничтожных пустяках, происходящих здесь, хотя бы Гоше́, людям из Груажа или Белаша или даже Марианне, которая любит нас, – ты погубишь отца. Смотри, чтобы этого больше не было, и я прощу тебе твою прежнюю болтливость.

      Мальчик расплакался.

      – Не хнычь. О чем бы тебя ни спросили, на все отвечай, как крестьяне: «Не знаю». Тут в округе шныряют какие-то люди, и мне это не по душе. Ну, вот! И вы обе – вы тоже слышали? – обратился Мишю к женщинам. – Так и вы держите язык за зубами.

      – Друг мой, что ты затеял?

      Мишю тщательно отмерил пороху на заряд, высыпал его в ствол карабина, прислонил ружье к стенке и сказал Марте:

      – Никто у меня этого карабина не видел. Заслони-ка его.

      Тут Куро вскочил и яростно залаял.

      – Славный, умный пес! – промолвил Мишю. – Я уверен, что это сыщики…

      Человек чувствует, когда его выслеживают. Куро и Мишю, у которых, казалось, была одна душа, жили в таком же единении, в каком живет в пустыне араб со своим конем. Управляющий знал все оттенки его лая и по нему угадывал мысли собаки, точно так же как собака читала по глазам мысли хозяина, чуяла их, словно они излучались его телом.

      – Ну как тебе