Мачеха. Оноре де Бальзак

Если человек предает своих единомышленников, меняет убеждения, – значит, у него к тому имеются особые основания…

      Рамель. Хорошо, хорошо, довольно об этом.

      Фердинанд. Мой отец сам был игроком… Вот почему он так снисходительно относился ко всем моим сумасбродствам… Ну, а тебя-то что сюда привело?

      Рамель. Две недели тому назад я был назначен прокурором окружного суда в Лувье.

      Фердинанд. Мне называли… да, помнится, я сам читал другую фамилию.

      Рамель. Де ла Грандьер?

      Фердинанд. Вот, вот!

      Рамель. Чтобы иметь возможность жениться на мадемуазель де Будвиль, я испросил разрешения присвоить, как и ты, фамилию моей матери. Семейство Будвилей покровительствует мне, и через год я, несомненно, буду назначен товарищем главного прокурора в Руан… А это уже ступень к Парижу…

      Фердинанд. А зачем ты явился сюда, в нашу мирную обитель?

      Рамель. Наблюдать за следствием по делу об отравлении. Начало удачное!

      Входит Феликс.

      Феликс. Сударь! Барыня беспокоится.

      Фердинанд. Скажи, что я занят.

      Феликс уходит.

      Дорогой Эжен, в случае, если генерал… А он, как все старые вояки не у дел, очень любопытен… Так вот, если он спросит, где мы с тобою встретились, – не забудь сказать, что на главной аллее. Это для меня очень важно. Вернемся, однако, к делу. Значит, ты приехал сюда из-за жены нашего старшего мастера, Шампаня? Но ведь он невинен, как младенец.

      Рамель. Ты веришь этому? А мы, судейские, за то и получаем жалованье, чтобы не верить. Я вижу, ты все тот же, ничуть не переменился за годы нашей разлуки, – все такой же благородный, восторженный юноша, словом – поэт. Поэт, который вкладывает поэзию в жизнь, вместо того чтобы выкладывать ее на бумагу… который верит в добро, в красоту. Ну, а царица твоих грез, твоя Гертруда, – что с нею сталось?

      Фердинанд. Тс! Нет, не министр юстиции, а само небо послало тебя в Лувье, – ибо я поистине в ужасном положении, и сейчас мне особенно нужен друг. Слушай, Эжен, поди сюда. Я обращаюсь к тебе как к школьному товарищу, как к наперснику юности; надеюсь, для меня ты никогда не будешь прокурором? Из моих признаний ты поймешь, что должен хранить их свято в тайне, как духовник.

      Рамель. Уж не уголовное ли что-нибудь?

      Фердинанд. Брось! Такое преступление охотно совершил бы любой судья.

      Рамель. А не то я отказался бы тебя слушать или же, выслушав…

      Фердинанд. Что?

      Рамель. Просил бы перевести меня.

      Фердинанд. Ты все такой же, мой добрый, мой лучший друг. Так вот, уже три года как я люблю мадемуазель Полину де Граншан, и она…

      Рамель. Достаточно! Я уже все понял. В нормандской глуши… вы разыгрываете Ромео и Джульетту…

      Фердинанд. С тою лишь разницей, что наследственная рознь, разделявшая этих двух влюбленных, – пустяк по сравнению с той ненавистью, какую питает генерал де Граншан к сыну предателя Маркандаля!

      Рамель.