Откровенные романы. Григорий Жадько

когда она вновь появилась. Зайдя, она сразу устало опустилась на стул.

      – Что!? – спросил я тревожно и с надеждой.

      – Не знаю, – ответила она слабым голосом.– Не знаю.

      – Не легче?

      – Как сказать!!!

      Она замолчала, прервав фразу.

      – Говорите! – не выдержал я.

      – Конечно, я могу пожертвовать собой, но неужели вы согласитесь на это?

      Мы надолго замолчали. Маша неотрывно смотрела в окно. Лунный свет проникал в комнату. Глаза ее были сухи, ресницы не вздрагивали. Было такое ощущение, что где-то рядом пронесли покойника. Я вдруг почувствовал себя разбитым. Никаких слов у меня не находилось. Была просто огромная зияющая пустота.

      Не зажигая света, я на ощупь нашел клеенчатый пакет с документами и положил в карман. В другой сунул наган. Она все поняла.

      – Пойдемте?

      – Пойдемте, я вас провожу.

      В комнате было темно, а на улице уже ярко светила луна. Маша крепко вцепилась мне в локоть. Она прижималась ко мне всем телом, пока последние домики дачного поселка не скрылись у нас за спиной.

      – Вы не обижаетесь на меня?

      – За что.

      – Ну, все так…

      – Глупости.

      Мы шли очень медленно. Часть дороги молчали. Каждый думал о своем. Досаждали комары. Я наломал веток – себе и ей. Спустя примерно час, показались строения санатория. Ярко светил, освещая главный вход, фонарь работающий по принципу вольтовой дуги.

      – Я не хочу на такой ноте прощаться, – сказала Маша, – спать совершенно не хочется, пойдемте на залив.

      – Грустно все.

      – В той стороне есть лодочная станция.

      Пройдя двести-триста шагов, мы наткнулись на перевернутую лодку. Усевшись поудобней, мы стали смотреть на залив. Легкий ветер играл волнами и отгонял комаров. Почти полная луна, хорошо освещала все вокруг. Ее желтовато-зеленый свет делал все предметы вокруг нереальными. Как будто они возникли из далеких снов.

      – Я знала, что вы поймете меня. Спасибо.

      – Когда мы шли, я наступил на мертвую чайку, – сказал я.– Это плохо!

      – Это суеверия. Вы расскажите мне что-нибудь хорошее, доброе.

      Я рассказал ей немного о себе. Она очень внимательно слушала и при этом, старалась в темноте видеть мои глаза. Луна светила так, что ей наверно было что-то видно, я же не видел ничего – кроме ее черного силуэта.

      – Вот и все! – сказал я, закончив эпопею своей жизни.

      – Нет! Нет! Пожалуйста, еще. Прошу вас.

      Я вспомнил далекое детство, увлекся, и мы еще просидели не менее часа. Наконец мы спохватились, что давно пора идти. Как бы ни закрыли спальный корпус. Мы пошли скорым шагом, почти бежали и, тем не менее, опоздали. Я близко не подходил. Маша сходила одна и скоро вернулась.

      – Не знаю что делать! Стучать, всех будить. La sortie je ne vois pas. (Выхода не вижу. фр.) Завтра наши кумушки будут обсуждать это как главную новость? – сказала она в расстроенных чувствах.

      Меня эта новость напротив настроила