История моей жизни, или Полено для преисподней. Е. Б. Глушаков

через городок собачники. Я бросился домой. Барс лежал в большой комнате под кроватью и жалобно скулил. Левый глаз его был изувечен выстрелом…

      Как прошла пуля, неизвестно. Должно быть, что-то и в пасти у несчастной собаки повредила. Потому как долгое время Барс даже не прикасался к еде. Потом начал – с манной каши. И постепенно, постепенно оживал. И глаз у него поджил. И красота былая возвратилась. А в зимнюю пору по-прежнему таскал меня по раскатанной лыжне да так быстро, что держись!

      Но как мы не любили своего пса, а когда пришло время покинуть Нижнеудинск, передали его, что называется, в хорошие руки и простились, ибо на новом месте не было у нас ни угла своего, ни двора.

      Лихие одноклассники

      Сразу после демобилизации, когда отца в чине майора уволили в запас, мы переехали в Гомель, и счастливое детство моё кончилось. Теперь не было ни природы, ни товарищей, ни любимой секции. Только унылая, серая, слякотная зима и скучное городское лето. А весна и осень из календаря вовсе выпали – ну совершенно никчемное пустопорожнее время. Вот почему я очень и очень сочувствую детям, выросшим в городе и не знающим, что за прелесть для подростка жить в непосредственной близости от леса и реки, неба и солнца.

      Сунулся было в гомельский Дворец спорта. Не берут. Нужны выдающиеся данные и результаты. В школе тоже никаких спортивных секций. Ладно, хоть к соревнованиям привлекался за сборную школы. В Нижнеудинске ведь был я чемпионом городка по настольному теннису, первый юношеский разряд имел, а по лыжам дважды выигрывал первенство школы. Да и прочие виды были у меня на высоте. Но тут весь мой спорт разом пресёкся. Господь оборвал. Оно и хорошо. Вовремя. Что для мальчишки было и полезно, и впору, для юноши стало бы во вред. Наступало время умственного развития и духовных интересов.

      Недорогую комнату 12 квадратных метров нам уже заблаговременно подыскали наши родственники в залинейном районе на улице Сталина, на которой и сами проживали. И зачастили мы к ним в гости. Хотя более полусотни частных домов, нас разделявших, – дистанция приличная, особенно для припозднившихся пешеходов. И всякий раз, когда мы направлялись к тёте Мане, сестре отца, я с нетерпением следил за медленной чередой номерных табличек – скоро ли придём?

      Жила она вместе с мужем – дядей Абой, и четырьмя детьми: двумя девочками – Мусей и Женей, и двумя мальчиками – Эдиком и Валиком, но не в частном доме, а в двухэтажном государственном, хотя и тоже деревянном. Там у них имелась одна большая комната-кухня.

      Поначалу навещали мы их чуть ли не ежедневно, возможно, потому что был у них телевизор, который, несмотря на крошечные размеры экрана, воспринимался в начале шестидесятых, как нечто запредельное. Сама возможность бесплатного кино, которое показывалось один-два раза в неделю, представлялась чем-то вроде манны небесной.

Грех на грех

      14-15 лет – переходный возраст, первая моя по-настоящему греховная пора. Сразу после переезда в Гомель я оказался без друзей. Потянулся было ко всем и каждому, навещал по домам, искал и не находил