Желтый, Серый, Анджела Дэвис, Вулкан и другие. Тимофей Юргелов

разумеется, вечером – и вдруг «из могилок» встал мужик с красной рожей – уже насосался! – а в руке стакан с чем-то красным. Только увидел Саньку, пошел ему наперерез, «шатаясь, как мертвец». Костя хотел съехидничать по поводу красного в стакане, но передумал. Да и до шуток ли в этот изменчивый час, когда начинает пробуждаться все непонятное, зыбкое.

      Кому незнакомо это ощущение холода и пустоты за спиной? И страшно, страшно оглянуться назад: а вдруг, пока твой разум дремал среди привычных вещей, а глаза скользили по их поверхности, действительность скроила там какую-нибудь престранную мину… Ты оглянешься – и она не успеет принять обычное выражение. Поэтому, если уж оборачиваться – а лучше не оборачиваться совсем, – то медленно-медленно, чтобы вся нечисть успела попрятаться в свои норы и щели.

      – Тихо! Если не хочешь слушать, иди отсюдова.

      – Да тихо вы!

      – Сама – тихо!

      – Всё: кошка сдохла, хвост облез – начинай.

      Стриженная, черноволосая Маринка, широкоскулая, с близко посаженными глазами, натягивает на квадратное колено длинный подол зеленого – сейчас в темноте серого – платья, испещренного множеством бледных буратино – при свете ярких, в красных колпачках. Затуманившийся взгляд ее устремлен куда-то вдаль. Ноготь на мизинце накрашен и облез. Сипловатый голос звучит монотонно и завораживающе:

      – Одна старая бабка жила на кладбище. А там возле одной могилки огонек каждую ночь светится – и это… Она смотрит: какие-то люди сидят, вены режут и плачут…

      – Кому вены режут? – спросил Санька.

      – Себе – кому же еще… А один парень с камерой… Как его? – он на телевидении работал…

      – Оператор.

      – Ага. Он все снял, что на кладбище делалось… Тьфу! – сбил меня. Из-за тебя все перепутала.

      – Ну ладно, давай с начала.

      – У бабки муж тама был похоронен. Она написала письмо на телевидение, чтобы приехали сняли, что там делается. Потом они лежат, смотрят по телеку: на могилке огонек маленький горит, вокруг сидят какие-то люди, капают кровь на огонь и говорят: «Пришла пора, Светлана»… – Последние слова Маринка произнесла басом.

      – Какая Светлана? – опять перебил Санька.

      – Разве не понятно! У этого парня была невеста, звали ее Светлана.

      – Ну и что?

      – Ну и всё. Потом они посмотрели телек и она их узнала.

      – Кого?

      – Да их же! Тех которые на могилке сидели. Какой дуб! А это друзья ее оказались, только живые они были.

      – Как живые? – недоверчиво смотрит Санька на рассказчицу.

      – Это артисты были просто переодетые, хотели подшутить с них.

      – У-у, – протягивает разочарованно Санька, – разве это страшная история! – Он чувствует себя героем, поэтому считает, что вправе прерывать и судить других.

      – А вот я знаю! Только это не история, а страшный анекдот, –