Постоянство хищника. Максим Шаттам

встала.

      – Я размышляла об изнасилованиях и символике места.

      – И к каким выводам пришли?

      – Возможно, был инцест с матерью, который стал причиной отклонений, ненависти к женщинам. Он насилует их, чтобы удовлетворить свои порывы, и убивает, чтобы убить ту часть матери, которую ненавидит. Похоронить мертвых здесь – значит отрезать их от мира, то есть от себя в повседневной жизни. Словно так можно было изгнать мать и избавиться от того, что она с ним делала. Он кормит ту часть матери, которая нанесла травму, чтобы она оставила его в покое. Укрывает их в утробе, где постоянно сталкиваются его любовь и ненависть, источники его желания убивать.

      Торранс кивнула:

      – Возможно. Продолжайте.

      Людивина обвела взглядом стену со светящимися крестами.

      – Распятия, обезглавленные птицы, девушки, выложенные в ряд… Чрезвычайно мощный ритуал, попытка излечить расстройство. Навязчивое желание утешить себя.

      – Что символизирует птица?

      – Трофей.

      – Тогда почему именно птица? – подняла брови Торранс. – Он делал это снова и снова. Птица что-то для него значит.

      – Тут я пас.

      – Думаете, он забрал головы?

      – Да, они символизируют девушек, которые…

      И тут у Людивины сложились все данные. Колени подкосились, участилось дыхание.

      – Третья ДНК, – прошептала она.

      Заинтригованная Торранс подошла к ней.

      Людивина повернулась к безымянной мертвой женщине, рядом с которой только что сидела, и выдохнула:

      – Я знаю, где птичьи головы!

      14

      Доктор Гаспар Буске перестал спать.

      С годами неспособность погружаться в сон одолела его. Он ложился из принципа, но не делал вид, что засыпает. Брал книгу, блок стикеров, карандаш и накрывался одеялом, будто задергивал занавес, чтобы показать: теперь только чтение и ничего больше. Он отмечал любимые места, наклеивал желтые листочки на страницы, которые хотел потом перечитать, хотя знал, что с течением лет шансов становится все меньше. Его библиотека заполнялась книгами с желтыми хребтами, которые не принесут никакой пользы, разве что после его смерти племянники потратят несколько часов, пытаясь выяснить природу закладок, и в лучшем случае рискнут прочесть некоторые фрагменты из тех, что хотел выделить дядя. Его наследием станут чужие слова.

      Чтобы выжить, Гаспар проводил микрорегенерацию. Он периодически закрывал глаза на пятнадцать-двадцать минут, и это помогало держаться. Старея, он худел, хотя и без того не был жирным, а в остальном чувствовал себя неплохо. Его волосы поседели, но в этом нет ничего исключительного для мужчины пятидесяти пяти лет, – в конце концов, это случается и с очень хорошими людьми, говорил он себе. Окружающие утверждали, что он стал похож на Макса фон Сюдова. Гаспар не знал, о ком идет речь, но воспринимал сравнение как комплимент.

      По правде говоря, его беспокоил только собственный взгляд. Печальный. Сносившийся. Не от недосыпа, нет, в этом он