Валёр. Иван Июль

стреляй же, чёрт бы тебя побрал! Что, заклинило? Очнись!

      Он успел ещё раз крикнуть Макарию:

      – Стреляй же! Или они застрелят тебя, не жалей!

      Но он, Макарий, тогда… не выстрелил. Стрельнуть в человека впервые оказалось совсем не так просто. И один из убегавших моджахедов, будто подтверждая слова лейтенанта, развернулся и бросил гранату. Макарий, отчуждённо и безразлично подумал: «Ну, вот, теперь и всё!». Но кто-то метнулся, прыгнул, навалившись на Макария маленьким и худеньким телом, накрыл его от взрыва. И он, теряя сознание, успел услышать, как девичьи губы, целуя, со стоном прошептали:

      – Ой, Макарийчик ты мой! Я к тебе поближе хочу, навсегда! Ты мне очень и очень люб, не покидай меня совсем….

      Их нашли после боя, обнявшихся, в запекшейся общей кровяной луже, не подающих никаких признаков жизни.

      Три месяца врачи боролись за жизнь Макария, и он выжил. Выбрался из этих ранений и контузий, но службе в армии был наложен запрет. Галину спасти не удалось. Её сняли с Макария, ещё тёплую, но невозвратную к жизни.

      Увезли её на Алтай, на родину и схоронили со всеми почестями, как подобает героям.

      Могилу Галинки он посетил, добираясь в алтайские края на перекладных, как сквозь туман и боль.

      Никто с ним общаться в селе не желал, кроме единственного брата Славика. Да и тот, видимо, по чьей-то команде, нехотя общался с ним. Остальные, смотрели искоса и уходили прочь, не удостоив его даже кивком головы.

      Этот, двоюродный брат Галинки, на вид не был зол и понимал Макария больше других односельчан. Он отвёл Макария за край села, на заросший погост, где высился металлический памятник Галинке.

      – Вот, она, твоя и наша Галя! Вот, что принесла ей жизнь: пока что – вечность. Вот, такую, в оградке и в железе. Медаль ей дали, но она об этом не знает! А ты знаешь, или нет?

      – Нет, никто мне об этом не сказал, – тихо прошептал Макарий, и добавил:

      – Давай, помолчим! Я к ней приехал… навестить….

      – Ну, что ж, давай, помолчим. Но, тебе советую: поскорее помолчи и уезжай отсюда. Очень и очень на тебя недовольные наши жители. В гибели Галинки виновен ведь ты! Пусть, и непроизвольно. Но такого у нас не любят. Так что, помолчи, поговори, и навсегда отсюда, прощайся.

      Макарий, жёстко стиснув зубы, ответил:

      – Я ведь сказал, что приехал к ней, а не к тебе, и не к другим!

      Он подошёл к этому странному обелиску, прижался губами к зелёной краске металла, стал на колени перед ним и, взяв полную горсть земли, всыпал себе в карман.

      И громко, не стесняясь Славика, сказал:

      – Здравствуй Галинка! Вот мы вновь встретились! Прости, что так вышло у нас недолговечно. Не надо было тебе так ко мне, с таким вот… прыжком. Не надо было!

      Заволокло серым дымом небо, застонало, загрохотало над погостом. То ли кресты, наклонившись, устали нести свою службу и просятся от могил уйти, то ли что-то неведомое вновь пробудилось в Макария.

      Пошёл крупный густой дождь, словно омывающий слезами память и скорбь, что тучами нависли над этим погостом.

      – Уходить тебе надо