– Он рисуется мне с самых незапамятных времён, и шагаю я к нему, почти, что топтанием на одном месте.
– Раз шагаешь, то уже это хорошо! Нет застоя в пути, и мыслью охватишь всё то, что ногами не сможешь пройти! Но это я тебе свою прелюдию, почти, что в шутку, а ты мне теперь давай свою увертюру и симфонию. И без ограничений! Сколько сможешь и сумеешь мне донести, без конфуза и пряностей.
Со двора донесся громкий и мощный требовательный лай собаки.
– Вот, явился наш пропащий гуляка. Защитник мой и надёжный друг, что среди людей сейчас редкость. Это он просит разрешения войти. Пойду, открою дверь. Ты не бойся его, а будь внимателен и правдив. Он это понимает прекрасно.
– Звать его, Берлиоз! Как музыка Берлиоза: сильная, громкая и необычная. Вы с ним обязательно подружитесь. Мы его все зовём просто, Берли.
Дверь надёжно хлопнула, и в комнату вошёл, выше средней величины, пёс. Чорный и сильный, с упругими лапами и внимательными тёмными глазами. Он пристально взглянул на Макария, обошёл вокруг него и присел перед ним.
– Да! Вот это, да! Вот так защитник! С ним справиться невозможно, – и, чтобы показать, что и он знает о Берлиозе, Макарий добавил:
– Только, вот, он чёрный, а Берлиоз был рыжим, как его звали ещё, рыжий чёрт.
– Чёрт не чёрт, а с волками он справляется отлично! Бывали здесь, эти «гости», теперь их нет совсем. А Берли, можешь погладить. Он тебя принял и понял, что ты ему свой, – и, потрепав пса за холку, сказала:
– Ну, что, Берли, познакомился с новым другом? А теперь беги и наслаждайся своим летом! – и выпустила пса из домика.
– Да! Вот тебе подарок от нас с Берли и от всего нашего коллектива, который ушёл в непонятный отпуск, до лучших времён. Держи! – и Смотрина подала Макарию бинокль в чёрном кожаном футляре.
– Он тебе будет верным смотрителем в звёздное небо для познания миров и своих чувств. Он мне достался от отца, которого уже нет давно. Пользуйся и помни, что далёкое – есть близкое, как чувство любви. Расстояний – нет никаких! Они в тебе соединены единым целым, с началом всего. Ну вот, что-то меня опять заносит в какую-то далёкую даль. Видимо, от вина кагорного и церковного? Как ты думаешь, а, Макарий? – и вновь, звонко засмеялась.
– Я…, не знаю об этом, но вдаль здесь взглянуть можно, только вовнутрь себя, если, конечно, бинокля не иметь! Спасибо вам, Смотрина Алексеевна, за такой подарок! Очень благодарен я вам за него, и как-то, уж очень и очень, это для меня необычно!
– Вот, теперь и хорошо, что очень: смотри в эту даль, что вглубь себя, и находи всё то, что необходимо для созидания времён! Что сумеешь найти, в этом сомнений нет. Я вот здесь, сколько уже в молчании одна? Не сосчитать: ни в днях, ни в мирах, ни в звёздах! Вот и радуюсь я тебе, Макарий, что рядом живая душа, и думаю, что прекрасная и чистая! – вопросительно взглянула на него, Смотрина Алексеевна.
– Я себя никогда ещё не хвалил и знаю одно: хвалить себя, это удел самовлюблённых