в степени, разница в «интенсивности». Например, увиденная форма может быть более четкой или более нечеткой, более ясной или более размытой, увиденный цвет – более или менее ярким, услышанный звук – более интенсивным, чем другой. Легко ошибиться в том, что разница между образом в памяти и воспоминанием – это просто усиление разницы, которую мы уже находим между перцептивными содержаниями. Существует разница в «интенсивности» между громким и тихим звуком. Теперь я позволяю звуку становиться все тише и тише – превращает ли это его из услышанного звука в запомнившийся образ звука? Если бы эта идея была возможна, то следовало бы представить себе непрерывный ряд, на крайних концах которого были бы услышанный громкий звук и запомненный тихий звук, поскольку даже в ряду образов памяти существует разница между громким и тихим. Невозможность этой идеи очевидна из того факта, что образ памяти громкого звука таким образом оказался бы в соседстве с услышанным тихим звуком, что эти два содержания должны были бы быть более похожими, чем услышанный и запомненный звук одной и той же громкости. Действительно, если бы это было так, было бы невозможно понять, как можно говорить об образах памяти громких и тихих звуков. То же самое относится и к «ясности» и «размытости». Туман делает видимое более нечетким, более размытым, но не уменьшает разницы между увиденным и запомненным, и то, что видно в тумане, меньше всего похоже на то, что ясно помнится. Таким образом, мы должны сказать: различие между образом памяти и образом восприятия не является различием четкости, размытости или интенсивности, оно лишь показывает определенные аналогии с этими различиями, известными из области восприятия, а также памяти, но в остальном является различием sui generis, и прежде всего различием, не показывающим никаких степеней, принципиальным различием, которое не может быть преодолено никакими переходами: Мы не можем представить себе никаких промежуточных звеньев, которые постепенно вели бы от слабого звука к воспоминанию о громком, или от туманно увиденного к ясно запомненному образу, так же как мы не можем рисковать спутать две вещи такого рода.
На это можно возразить, что путаница между восприятием и образами памяти или фантазии (тот факт, что к последним применимо то же самое, что и к образам памяти, будет обсуждаться более подробно через некоторое время) на самом деле происходит не так уж редко. Когда мы видим яркие сны, разве то, что мы помним и фантазируем, не принимается за реальность, то есть за то, что мы воспринимаем, и разве не то же самое происходит при лихорадочном бреде и галлюцинациях? Разве не разыгрывается воображение боязливого человека, когда ему кажется, что он видит призраков или разбойников в темноте, например, в одиноком лесу? На мой взгляд, при ближайшем рассмотрении такой случай, как настоящая галлюцинация, сразу же отметает это возражение. Рассмотрим, например, некоторые слуховые галлюцинации, такие как звон в ушах. Здесь,
