Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 4. Вещь, объект. Валерий Алексеевич Антонов

концов голоса и слова, из мешанины звуков (например, грохот железнодорожного поезда). Если здесь и происходит обман, то опять-таки не в том смысле, что фантастический образ путается с перцептивным содержанием, а в том, что конкретная форма воспринимаемого неверно оценивается в соответствии с его происхождением, его причиной. Наконец, может, конечно, случиться (и это, вероятно, правило у душевнобольных), что оба типа галлюцинаций сочетаются: восприятия, возникшие ненормальным образом, понимаются и интерпретируются в соответствии с привычной озабоченностью фантазией.

      Если образ памяти характерно отличается от перцептивного содержания, то, с другой стороны, он, как правило, похож на него. Это видно уже из термина «образ памяти». Образ памяти звука – это образ услышанного звука.

      Но именно это выражение «образ памяти» может привлечь наше внимание к другому важному различию между ними, которое еще не было установлено в предыдущем разделе и которое достаточно часто упускалось из виду. Когда мы называем одну вещь «образом» другой, когда мы ставим эти две вещи в отношения копии и оригинала, это не просто означает, что они похожи друг на друга. Если два человека похожи друг на друга, это не означает, что один из них является «образом» другого. Скорее, это выражение означает нечто большее, оно означает, что один объект имеет или должен иметь определенную функцию по отношению к другому, именно функцию изображения, воспроизведения, репрезентации. Фотография передо мной – это изображение человека, которого я знаю, то есть она представляет мне этого человека, дает мне его облик.

      То же самое относится и к образу памяти. Образ памяти – это не только настоящее содержание сознания, которое имеет определенное сходство с прошлым, но оно имеет ту особенность, что в нем, с его помощью, мы вспоминаем именно то прошлое, осознаем его, что мы переживаем его, другими словами, как «образ», как представление прошлого. Если бы было иначе, мы не могли бы ничего знать о сходстве образа памяти с прежним содержанием, потому что прошлое содержание – это прошлое, мы не можем его вызвать и поставить рядом с образом памяти для сравнения. Оно присутствует для нашего сознания и может быть постигнуто только через образ памяти, т. е. через то, что образ памяти есть не только единичный, отдельно существующий факт сознания, но факт, который в то же время открывается нам как представитель, как представление, как образ того другого, более раннего. Это последняя, не поддающаяся дальнейшему прослеживанию или объяснению особенность всех образов памяти – мы не можем иметь образ памяти, не осознавая в то же время, что этот образ памяти означает прошлое. Используя известное выражение Гуссерля, мы можем говорить о непосредственно переживаемой интенции образа памяти. Корнелиус2, который особенно ярко подчеркивает эту особенность, называет образы памяти «естественными

2

Ганс Корнелиус, Психология как наука об опыте, стр. 20