Хюррем, наложница из Московии. Демет Алтынйелеклиоглу

также мучалась в повозке, следовавшей позади. Хюррем было скучно, ей все надоело, она чувствовала, что устала от всего. От долгого сидения у нее болело все тело. Лиловый кафтан, расшитый золотом, бриллиантами и изумрудами, расстегнулся, и одна половинка подола осталась на своем месте, а вторая сползла на шелковый ковер, покрывавший пол. Высокий ворот рубашки из небесно-голубого муслина, которую она надела под кафтан, впивался ей в шею. Свой остроконечный хотоз[15], инкрустированный бриллиантами размером с горошину, который служанки долго и тщательно закрепляли на ее рыжих волосах, красавица жена султана Сулеймана уже давно сняла с себя и в сердцах кинула на сиденье напротив.

      Занавеси на повозке были плотно задернуты. Несмотря на шелковую сетку, свисавшую с золоченой розетки на потолке, пыль проникала внутрь. Даже рыжие волосы Хюррем стали белыми, как снег. Но у вездесущей пыли не хватило сил затенить волшебство глубоких, временами синих, временами зеленых глаз Хюррем.

      Хюррем Султан раздвинула занавески. Рядом с повозкой следовал офицер высшего ранга, а за ним – отряд всадников с обнаженными мечами. Брови офицера были сурово сдвинуты. Блестящие пышные усы придавали его лицу, почерневшему от солнца, величественное выражение.

      «Очень симпатичный», – подумала Хюррем. Она сразу заметила, что он красит усы маслом фундука. Раньше она никогда не видела этого смуглого юношу. Интересно, ехал ли он с ними из Эдирне или возглавлял отряд стражников, присланный из Стамбула? Офицер почти сразу заметил, что занавески на дверце повозки раздвинулись. Ему стало неловко, он растерялся, и это стало сразу заметно по тому, как он постарался спрятаться от взгляда женщины, легонько подстегнув коня.

      Хюррем задумалась. Ей было о чем задуматься. Ее сердце сжималось. Последнее время она часто чувствовала, как сердце начинало колотиться, дыхание становилось прерывистым, а в руках и ногах появлялась слабость. А еще – предательская резь в животе. В это время года в Эдирне по ночам холодно уже сейчас. «Наверное, я простудилась», – подумала она.

      Хюррем Султан страдала. Очень страдала. Ведь план, который она плела, словно кружево, несколько лет, тратя на него все свои силы, был близок к краху.

      – Зачем ты так поступил, Селим, сынок? – пробормотала она. – Вот видишь: трон султана Сулеймана тебе велик. А трон, который велик, может отобрать жизнь. Почему ты не можешь послушать свою матушку и не пустишь Баязида?

      Какое-то время она задумчиво смотрела по сторонам. И помолилась: «Пусть трон, которого я лишила Мустафу, сына Махидевран Гюльбахар, достанется моему льву Баязид Хану».

      Одно лишь упоминание имен Махидевран Гюльбахар Султан и Мустафы расстроило ее. Уже много лет, как из одной руки Гюльбахар она вырвала Сулеймана, из другой руки – османский трон, но ненависть Гюльбахар и проклятие Мустафы не прекращали преследовать ее.

      Конечно, Хюррем очень любила обоих оставшихся в живых сыновей. Когда она вспоминала рыжие волосы Селима и светившиеся внутренней силой карие Баязида, про

15

Хотоз – старинный женский головной убор остроконечной формы, был популярен среди жительниц городов, нередко украшался драгоценными камнями.