Русские писатели и публицисты о русском народе. Отсутствует

от 29 января 1821 г.[70]

      Если бы, кажется, об России не было известно ничего, кроме того, что она произвела Петра, Суворова и Ломоносова, и тогда она имела бы право на бессмертие. Ни древняя, ни новая история не представляют им равных.

      Запись в дневнике Погодина от 11 декабря 1821 г.[71]

      …преданность к религии, к царскому сану – главное свойство русского народа, которым он отличается в продолжение почти десяти столетий от европейских…[72]

      Удивителен русский народ, но удивителен только еще в возможности. В действительности он низок, ужасен и скотен. Что можно из него сделать! Как Петр мог произвести такую реформу.

      Запись в дневнике Погодина (1826).[73]

      Европа себе, мы себе <…> Россия есть особливый мир, у ней другая земля, кровь, религия, основания, с ловом – другая история. Мы должны учиться, вот главное, и заботиться о том, чего у нас нет, что у других есть и чего нам не надо. <…> Русский человек имеет такие способности, каких не имеют ни немцы, ни французы, ни англичане.

      Письмо к С. П. Шевыреву. Февр. – март 1832 г.[74]

      Из нравственных сил, – говорит Погодин, – укажем, прежде всего, на свойство русского народа – его толк и его удаль, которым нет имени во всех языках европейских, его понятливость, живость, терпение, покорность, деятельность в нужных случаях, какое-то счастливое сочетание свойств человека северного и южного. Образование и просвещение принадлежат почти кастам в Европе, хотя открытым для всех, но все<-таки> – кастам, и низшие сословия, с немногими исключениями, отделяются каким-то тупоумием, заметным путешественнику с первого взгляда. А на что не способен русский человек? Представлю несколько примеров, обращу внимание на случаи, кои повторяются ежедневно перед нашими глазами. Взглянем на сиволапого мужика, которого вводят в рекрутское присутствие: он только что взят от сохи, он смотрит на все исподлобья, не может ступить шагу, не задевши; это увалень, настоящий медведь, национальный зверь наш. И ему уже за тридцать, иногда под сорок лет… Но ему забреют лоб, и через год его уже узнать нельзя: он марширует в первом гвардейском взводе и выкидывает ружьем не хуже иного тамбур-мажора, проворен, легок, ловок и даже изящен на своем месте. Этого мало: ему дадут иногда в руки валторну, фагот или флейту, и он полковой музыкант, начнет вскоре играть на них так, что его заслушается проезжая Каталани или Зонтаг. Поставят этого солдата под ядра, он станет и не шелохнется, пошлют на смерть, пойдет и не задумается, вытерпит все, что угодно; в знойную пору наденет овчинный тулуп, а в трескучий мороз пойдет босиком, сухарем пробавится неделю, а форсированными своими маршами не уступит доброй лошади, и Карл XII, Фридрих Великий, Наполеон, судьи непристрастные, отдают ему преимущество перед всеми солдатами в мире, уступают пальму победы. Русский крестьянин сделает себе всё сам, своими руками, топор и долото заменяют ему все машины; а ныне многие фабричные произведения изготовляются

70

Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1888. Т. 1. С. 138.

71

Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1888. Т. 1. С. 139.

72

Вестник Европы. 1823, март. № 5. С. 11–12.

73

Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1889. Т. 2. С. 17.

74

Там же. СПб., 1891. Т. 4. С. 9–10.