Сочинения. Платон

У них, кажется, происходит нечто вроде борьбы гигантов из-за спора друг с другом о бытии.

      Теэтет. Как так?

      Чужеземец. Одни все совлекают с неба и из области невидимого на землю, как бы обнимая руками дубы и скалы. Ухватившись за все подобное, они утверждают, будто существует только то, что допускает прикосновение и осязание, и признают тела и бытие за одно и то же, всех же тех, кто говорит, будто существует нечто бестелесное, они обливают презрением, более ничего не желая слышать.

      Теэтет. Ты назвал ужасных людей; ведь со многими из них случалось встречаться и мне.

      Чужеземец. Поэтому-то те, кто с ними вступает в спор, предусмотрительно защищаются как бы сверху, откуда-то из невидимого, решительно настаивая на том, что истинное бытие – это некие умопостигаемые и бестелесные идеи; тела же, о которых говорят первые, и то, что они называют истиной, они, разлагая в своих рассуждениях на мелкие части, называют не бытием, а чем-то подвижным, становлением. Относительно этого между обеими сторонами, Теэтет, всегда происходит сильнейшая борьба.

      Теэтет. Правильно.

      Чужеземец. Значит, нам надо потребовать от обеих сторон порознь объяснения, что они считают бытием.

      Теэтет. Как же мы его будем требовать?

      Чужеземец. От тех, кто полагает бытие в идеях, легче его получить, так как они более кротки, от тех же, кто насильственно все сводит к телу, труднее, да, может быть, и почти невозможно. Однако, мне кажется, с ними следует поступать так…

      Теэтет. Как?

      Чужеземец. Всего бы лучше исправить их делом, если бы только это было возможно; если же так не удастся, то мы сделаем это при помощи рассуждения, предположив у них желание отвечать нам более правильно, чем доселе. То, что признано лучшими людьми, сильнее того, что признано худшими. Впрочем, мы заботимся не о них, но ищем лишь истину.

      Теэтет. Весьма справедливо.

      Чужеземец. Предложи же тем, кто стал лучше, тебе отвечать, и истолковывай то, что ими сказано.

      Теэтет. Да будет так.

      Чужеземец. Пусть скажут, как они полагают: есть ли вообще какое-либо смертное существо?

      Теэтет. Отчего же нет?

      Чужеземец. Не признают ли они его одушевленным телом?

      Теэтет. Без сомнения.

      Чужеземец. И считают душу чем-то существующим?

      Теэтет. Да.

      Чужеземец. Дальше. Не говорят ли они, что одна душа – справедливая, другая – несправедливая, та – разумная, а эта – нет?

      Теэтет. Как же иначе?

      Чужеземец. И не так ли они считают, что благодаря присутствию справедливости каждая душа становится такой-то, а из-за противоположных качеств – противоположною?

      Теэтет. Да, и это они подтверждают.

      Чужеземец. Но то, что может присутствовать в чем-либо или отсутствовать, непременно, скажут они, должно быть чем-то.

      Теэтет. Они так и говорят.

      Чужеземец. Когда же справедливость, разумность и любая другая добродетель, а также их противоположности существуют и существует также душа, в которой все это пребывает, то признают ли они что-либо из этого видимым и осязаемым или же