Возвращение в Панджруд. Андрей Волос

Я вам в третий раз говорю: вы должны идти в Панджруд. Вас поведет вот этот мальчик. И вы не должны просить милостыню. Поняли?

      – Просить милостыню? – От мгновенного возмущения рука потянулась, чтобы сорвать наконец с глаз проклятую повязку. И замерла. – Да на кой черт мне просить милостыню?!

      Ответа не последовало – должно быть, собеседник просто недоуменно пожал плечами.

      – Как тебя зовут? – властно спросил Джафар.

      – Бадриддин, – ответил человек.

      – Что ты несешь, Бадриддин? Какой Панджруд? Мне не надо в Панджруд. Мне домой надо, а не в Панджруд. Послушай-ка, Бадриддин, дорогой. Найди где-нибудь лошадь. Или повозку. Отвезешь меня к мечети Кох… я там живу. Знаешь мечеть Кох?

      – Я знаю мечеть Кох, уважаемый. Но…

      – Я тебе хорошо заплачу… Нет, подожди! лучше сам беги туда… найдешь дом Джафара, тебе всякий покажет. Спросишь Муслима… скажешь – мол, так и так… хозяин нашелся. Пусть гонит сюда. Ты понял? Давай иди. Я тебя не обижу.

      Справа, оттуда, где переминались лошади, послышалось что-то вроде смешка.

      – Видите ли, уважаемый, – со вздохом сказал Бадриддин. – У вас нет дома в квартале Кох. Ваш дом… э-э-э… тот дом, что был вашим… он теперь принадлежит другому человеку. Понимаете?

      – Как это? – тупо переспросил Джафар.

      – И слуг ваших тоже нет. Эмир распорядился отдать вас под надзор родственников. Как неимущего. Если бы у вас был кто-нибудь в Бухаре… но у вас никого нет в Бухаре, уважаемый. Вы должны идти на родину, в Панджруд.

      – Неимущего? – непонимающе повторил он.

      Бадриддин замолчал.

      Джафар хотел произнести имя – и не смог: голос отказал.

      Справа снова что-то брякнуло… шумнуло… негромко стучали копыта, удаляясь.

      – Гурган? – сипло выговорил он в конце концов.

      – Вставайте, уважаемый, – вздохнул Бадриддин. – Вставайте.

      Палка

      Слепой сидел на камне, повернув лицо к солнцу.

      Лицо его было узким, и засаленная повязка только подчеркивала это. Щеки впалые, худые и темные. Борода серебрится на солнце. Нос тонкий, а ноздри то и дело раздуваются. Войлочный кулях на башке. Такой грязный кулях, что противно смотреть. Где он взял такой кулях? Шеравкан сразу приметил – вся одежда новая, а кулях – будто с другого нищего снял. Губа закушена. Вечно он грызет губу.

      В общем, неприятное лицо. Несчастное какое-то… злое, обиженное. И всегда голова немного запрокинута – то ли ворон считать собрался, то ли из-под повязки своей на дорогу хочет посмотреть… чем ему смотреть на эту дорогу?

      Шеравкан отвел взгляд и спросил:

      – Ну что, отдохнули?

      Тот, помедлив, встал. Он был высок ростом, но сутулился, как будто стараясь быть меньше. Неуверенно протянул руку.

      Морщась, Шеравкан помог ему нащупать конец своего поясного платка. Потом вытер ладонь о штаны – рука слепца была влажной, в испарине.

* * *

      Широкая конная тропа сбегала в пологий сай, показывалась на противоположном склоне и снова терялась в темных зарослях.