Возвращение в Панджруд. Андрей Волос

тот как был зрячим во время последней их встречи, так им и остался; и Джафар отвечал ему или задавал собственные вопросы точно так же – как будто по-прежнему видел лицо друга, а не томился в кромешной тьме.

      Шеравкан тоже чувствовал облегчение.

      Однако со второго этажа все это время доносились стоны несчастного хивинца, и было жутко представить, каково ему сейчас приходится – глухой ночью, на чужой стороне, вдали от дома. Эка стонет, бедолага! эка стонет!..

      Шеравкан размышлял, почему не помогло лекарство, с таким тщанием приготовленное стариком хаджи. Что может быть полезнее и целительней, чем благодать святого Корана? В конце концов он пришел к выводу, что, скорее всего, хаджи проявил какую-то недобросовестность. Читать-то он читал, конечно, все видели. Но сам в это время, может быть, думал о шурпе и морковке, кто его знает. Выходит, зря ему купец такой хороший чапан подарил.

      Когда поели, Бухари, подмигнув Шеравкану, ненадолго вышел, а вернулся с небольшим глиняным кувшином в руках.

      – Учитель! – торжественно сказал он, осторожно ставя его на пол. – Как известно, поэту нужно только два сосуда: склянка с чернилами и чаша с вином. Что касается чернил, то сейчас слишком темно, чтобы ими пользоваться. Как вы смотрите на то, чтобы припасть ко второму из упомянутых?

      Джафар хмыкнул.

      – Ты прав, – сказал он. – Слишком темно. Для тебя еще не рассвело, для меня… – Он осекся и махнул рукой. – Наливай, если не шутишь.

      Дело пошло. Шахбаз Бухари то и дело наполнял пиалы. Пробормотав друг другу краткое пожелание благополучия, друзья немедленно их опустошали. Постепенно голоса их становились громче. Шеравкан сидел, прислонившись спиной к стене, и смотрел на огонек каганца, причудливо танцующего на кончике фитиля. Этот маленький гибкий танцовщик был в оранжевой рубахе и голубых шароварах… или, может быть, танцовщица?

      Кто-то осторожно постучал в дверь и, выждав секунду, приотворил.

      – Входите! – машинально сказал Шеравкан, отводя взгляд от пламени.

      На пороге стоял один из паломников, прибывших с караваном. Худой, с лицом морщинистым, как сухой плод джиды, в неверном свете каганца казавшимся и вовсе черным, он, глядя на Джафара и переминаясь, робко попросил:

      – Благословите, учитель!

      Все молчали.

      В конце концов Джафар сказал, наклоняя голову, чтобы лучше слышать:

      – Кто это, а? Шахбаз, это он кому?

      – Вам, – вздохнул Шахбаз Бухари.

      – Мне? – изумленно переспросил слепец. – Подожди! Вы это кому, уважаемый?

      – Благословите, учитель! – повторил паломник, стеснительно скаля гнилые зубы.

      – Что за глупость! – возмутился Джафар. – Как я могу тебя благословить? Я не мулла, не хаджи, не прилежный богомолец! То есть нет – я, конечно, тоже мулла… не зря я учился когда-то в медресе и толковал Коран почище любого законоведа. Я мулла, ты прав… я и богомолец… ибо на кого нам уповать еще, кроме Бога… и как еще обращаться к Нему, если не молитвой?