Глазами мертвой рыбы. Наташа Бэ

на тротуар, и, поглядывая на моего благодетеля, присел и принялся их шнуровать. Тем временем к Кеше подошел какой-то парень, которого я раньше не видел никогда. Они тепло обнялись и начали что-то горячо обсуждать, активно жестикулируя. Закончив обуваться, я потряс ногами, отметив, что кроссовки мне были впору, но костюм, конечно, великоват, немного поприседал и сунул руки в карманы.

      Я окаменел. Ком подступил к моему горлу. Лоб покрылся испариной. В кармане были деньги. У меня, давно уже не державшего в руках купюры, а только мелочь, сердце бешенно заколотилось. Повернувшись спиной к приятелям, я дрожащими от волнения руками, потянул купюру из кармана и опустил глаза, чтоб увидеть краешком взгляда ее номинал. Пятерка. Господи, Боже мой. Пять тысяч. Мой разум помутился, я сжал купюру в руке и сунул ее поглубже в карман. Что делать? Пять тысяч – это была сумма, которую я задолжал на Маринкиной хате и, вернув ее, я смог бы вернуть к себе доверие и снова открыть двери в этот вонючий наркоманский рай. Я присел, делая вид, что продолжаю шнуровать обувь и судорожно пытался придумать , что делать теперь. Перепрятать деньги, сказав, что я о них ничего не знаю? Убедить Кешу, что, возможно, они выпали из кармана в спортклубе, когда он переодевался? Но все это тревожило меня не так сильно, по сравнению с тем, что сейчас в моем кармане находился счастливый билет – безоговорочный пропуск в квартиру на третьем этаже.

      Я снова посмотрел на Кешу и его приятеля. Кеша призывно махнул рукой, показывая мне, чтобы я шел за ними, а сами, не торопясь, побрели в кафе. Моя решимость нарастала с каждым их удаляющимся шагом. И как только они скрылись за дверью шаурмичной, я, озираясь, стал пятиться на другую сторону улицы. Еще пол минуты и я перешел на бег, до остановки трамвая было подать рукой.

      Не разжимая кулака с пятитысячной купюрой, я протолкался вглубь вагона. Трамвай, раскачиваясь на повороте, поплыл в сторону моего двора. Я был счастлив и убит горем одновременно. Что теперь будет? Сейчас я не хотел думать ни о чем. Пусть будет, что будет.

      От остановки я перешел на рысь. В витринах магазинов отражался высокий худой болезненный наркоман, я был похож на обезумевшее пугало, сбежавшее с огорода.