Очерки и рассказы (сборник). Николай Гарин-Михайловский

слыхал, – ответил я, – что пошлют смотреть: у кого земля пареная вовремя да навоз возят, – того, если не уродило, кормить станут, а у кого нет, – тот иди куда знаешь, – значит, не работник на земле.

      – Мы бы все ушли, да лугов жалко. Всю землю бери, луга только бы оставил.

      – Луга, известно, – проговорил иронически Алексей, – их не сей, не паши, да и косить-то не надо, только бы уродило, денежки принесут.

      – Известно, принесут, – усмехнулся татарин.

      Моих тяжело оскорбила готовность отречься от земли.

      Когда мы, отдохнув, двинулись опять вперед, они снова возвратились к поднятой теме.

      – Ишь, собака, чего брешет, – говорил Алексей, – земли им не надо.

      – Земли не надо, – повторил Авдей и в раздумье покачал головой.

      – Татарин он татарин и есть, их бы вот к ротному нашему, он бы их живо… – сказал Тимофей.

      Когда мы проходили мимо татарского парового поля, Алексей обратил внимание:

      – Ты гляди, сев подошел, а у них земля не парена. С чего ж тут родить ей?

      – А земля-то, земля серенькая, – говорил Авдей. – Наша черная.

      – Ну как же нашу равнять, наша черная, – убежденно повторил Тимофей.

      – Только и всего, что будто избами вышли, – заметил Тимофей.

      – Экий ты, братец мой, – с сердцем проговорил Филипп. – У нас будь этакой лес, разве не такие же избы поставили бы?

      – Лучше еще, – удовлетворенно согласился Тимофей.

      – Такеи бы избы поста-а-вили, страсть, – махнул рукой от избытка чувств Филипп, – не то что избы, амбары…

      И вся моя компания энергично захозяйничала в своих воображаемых лесах. Лица счастливые, удовлетворенные.

      По мере приближения вечера, работа закипает все дружней.

      Солнце садится, длинные лучи его скользят по тощим полям и теряются в туманной дали синеющего леса.

      Потянуло наконец прохладой.

      На горизонте рельефно вырисовался всадник-татарин в своей остроконечной шапке; он остановил лошадь и всматривается в нас, неведомых ему пришельцев. Очень типично. Ведь эти места, в сущности, бывшее К-ское царство. Триста-четыреста лет тому назад такой же татарин так же, вероятно, ехал здесь, с такой же красивой осанкой наездника, в такой же остроконечной шапке. Так же по К-ке косили сено да землю пахали. Разве земля, пожалуй, не так истощена была.

      Подъехал татарин.

      – Худой хлеб, – говорю я.

      – Худо… ничего нет, – ответил решительно он и, помолчав, прибавил: – Семена поздно давал…

      – Да и из них половину сами ашали, – перебил его Алексей.

      – Чего будешь делать? Беда… Кормить не будут, все помирам.

      – Дорвались до казенного, теперь не скоро отвадишь, – сказал Алексей и, обратившись к татарину и тыкая на паровое поле пальцем, закончил: – Ты парить не станешь, тебя и в будущий год кормить?

      – Чего будешь делать? Отбилась земля.

III

      Сегодня целый день идем лесом. В лесу и разговор лесной.

      – В прошлом годе вышел приказ допущать крестьянам скотину в лес на пастьбу… – говорит местный рабочий Иван, с рыжей