В отражении бытия. Василий Львович Попов

моменты прихода к власти о своих началах…».

      – …У меня повторюсь(!) свои взгляды на любую…

      – Ладно, ладно, не заводись, я все понимаю. – И жестами и словами прерываю потенциальную вспышку гнева Отто, вспоминая о психа типе кумира моего друга. – Тебе и двух слов сказать нельзя, – продолжая так же примирительно: – А у тебя здесь есть бункер?

      – У меня есть здесь много чего, это моя рейх канцелярия! – Отто даже приподнялся в кресле, портрет Гитлера очутился как раз над его головой.

      В этот момент они оба смотрели на меня невозмутимыми взглядами.

      «А в этом что-то есть… – знамение?».

      Отто тут же понесло:

      – А то, что тогда нашли тела, – он кивнул головой назад – на портрет, и, кажется он не раз на него кивал, – его и Евы… – это еще не факт, что это были именно они!

      «Вот это да! Куда же тебя так-то?!».

      – Но это же исторический факт, подтверждённый лечащими врачами, на месте суицида в комиссии присутствовал дантист… – я пытаюсь хоть как-то урезонить собеседника.

      – Тогда могли подтвердить все что угодно! Это было нужно русским и их союзникам. Представь: если бы «Он» тогда остался жив, хотя бы на словах, это не сломило бы волю его верных сынов, не было бы капитуляции подписанной предателями! Это лично мое мнение – он доживал свои дни где-то на островах, или как поговаривают – в южной Америке…– Лицо Отто при этом было абсолютно серьезно.

      – А как же союзники? Если бы он воскрес где-то внезапно, его бы сразу уничтожили, задушив заразу в очаге…

      – Но многие до сих пор уверены, что он тогда ушел. – провозгласил этот преданный национал-социализму сын.

      – Как ты и сказал – ты, тоже среди них?

      – Знаю, продолжишь иронизировать, но да! – И Отто преданно взглянул на портрет своего идола.

      –Ты неисправим…

      Двери кабинета открылись. На пороге мальчик лет двенадцати-четырнадцати, одетый в форменные шорты и рубашку. Светлые волосы аккуратно зачесаны набок. Конечно же, голубые глаза, смотрящие на меня с интересом, на Отто – с вопросительной преданностью, в его голосе находятся даже металлические нотки:

      – Вас ждут в зале для приема гостей! – Мальчик слегка склоняет голову.

      – Спасибо, Вилли, – Появление подростка успокаивает эмоциональный разгул Отто, – мы уже идем, немного заболтались.

      – Что это Отто, Hitlerjugend? – Когда дверь за подростком закрывается выражаю свое удивление.

      – Мой воспитанник! – с гордостью отвечает тот.

      Я лишь ухмыляюсь – о чем тут еще говорить?

      Ужин проходит в дружественной обстановке, при зажженных свечах под ненавязчивую музыку. Двое слуг готовые по любому жесту или взгляду исполнить твою прихоть, касающуюся обеда, конечно.

      Девиз вечерней трапезы: «когда я ем, я глух и нем» это видимо, одна из характерных черт местного этикета. И я тоже вынужден следовать традиции. Но появление незнакомого человека за столом мешает поддерживать строгие рамки.

      Вилли все время стреляет в меня глазами,