Выдуманный жучок. Юлия Кузнецова

что я не удивляюсь, что Анина мама ругаться пошла. Хотя она вообще поругаться любит.

      Жучок тоже за Аню переживает.

      – Давайте что-нибудь сделаем? – предлагает он.

      – Что? – спрашиваю я. – Мы же дети.

      – Точно. А как хулиганят дети?

      – Ну, пастой друг друга мажут зубной. Окна выбивают. Прячутся.

      – Точно. Вот пусть Александр Степанович и спрячется. А мы ему поможем.

      – Гениально! – расплывается Аня в улыбке, когда я пересказываю ей план Жучка.

      Когда она улыбается, то сразу делается неимоверно хорошенькая. Даже забываешь, что она лысая. Куклы Беби Бон вон тоже лысые, а такие милые, просто прелесть. И стоят по пять тысяч.

      Ночью мы отпрашиваемся в туалет. Никто ничего не подозревает. Во-первых, мы лежим в разных палатах: я – в обычной, Аня – в интенсивке1.

      Во-вторых, нейрохиругическое ночью ничем не отличается от дневного. И свет горит, и сёстры бегают. Люди попадают в автокатастрофы и днём, и ночью. Повреждают головы в любое время суток.

      Вот и сейчас, пока мы крадёмся вдоль стенки к ординаторской, где спит Александр Степанович, распахивается входная дверь. Аня хватает меня за локоть.

      В проёме двери – священник в светлой одежде. В одной руке у него церковная штука, кажется, называется «кадило». Он заходит и шагает в сторону. За ним въезжает каталка. Священник кладёт свободную руку на того, кто лежит на каталке, завёрнутый в простыню. Две женщины в платках проталкивают каталку в отделение. Они застывают у входа, их губы шевелятся.

      Оцепенев, смотрим на того, кто завёрнут.

      – Папа… – стонет он. – Папа, я боюсь. УЗИ… больно делают?

      – Нет, – отвечает священник, размахивая «кадилом», – совсем не больно!

      В другой раз мы бы засмеялись, но я вижу кровь, которая сочится сквозь простыню. К ним уже спешат сёстры и анестезиолог.

      – Срочно в операционную! – кричит он. – Александр Степанович просил не будить. Бегите вниз, там Игорь Маркович, кажется, с бумагами задержался.

      – Думаешь, они не хотят его будить, чтобы он выспался? – шепчет Аня, провожая глазами пролетающую мимо каталку.

      – Нет! Просто ему нельзя доверять серьёзные случаи, – убеждённо говорю я, – и тебя мы ему не доверим.

      Через минуту мы стучимся в дверь ординаторской.

      – Только быстро! – отзывается из-за двери Александр Степанович.

      Он лежит на диване, укрывшись пледом, и щёлкает пультом от телевизора. Рядом, на табуретке – газета, на газете – банка с вареньем, из банки торчит столовая ложка.

      А там над мальчиком священник кадилом машет.

      – Александр Степанович, – говорит Аня заготовленную фразу, – я завтра на двенадцать назначена. Можно я зубы почищу?

      – С ума сошла? – спокойно спрашивает Александр Степанович. – А вдруг проглотишь пасту?

      – Ей что, пять лет? – сердито шепчет мне на ухо Жучок.

      – Александр Степанович! – громко говорю я. – Игорь Маркович, кажется, по ошибке ваш халат надел. Он такой рассеянный…

      Аня

1

«Интенсивка» – палата интенсивной терапии, куда пациенты попадают сразу после операций, чтобы находиться под неусыпным контролем медсестёр и врачей, или где получают химиотерапию дети, страдающие раковыми заболеваниями.