«Я крокодила пред Тобою…». Татьяна Малыгина

ты знаешь, Ольге опять стало хуже. Мать с Лилькой замоталась совсем, – Марина немного помолчала. – Если с Олей что-то случится, я над Лилькой опеку оформлю. Я ее не оставлю.

      – Да щас! Больше ничего не придумала?

      – А что? Она же сестра мне родная. И к тебе хорошо относится. А Лилька тебя, знаешь, как любит!

      Она звала его дядя Ялик-хусабинах. Фамилия у него такая была – Хусабинов.

      – Слушай, закрыли тему. Не вешай на себя чужие проблемы.

      «Ну вот. Сестра – чужая проблема. Не его же сестра. Он в семье один. Вот и вырос эгоистом. Вот она, счастливая семейная жизнь, – думала Марина, наглаживая мужу-инженеру опостылевшие рубашки, – и что теперь? Как теперь? Родители, конечно, примут, но, может, можно притереться? Почему Я, я должна притираться? Я младше на пятнадцать лет! Он должен меня на руках носить! Подарками заваливать! Кофе в постель!» Мысль о том, что ее выбор (для «радости и горя, пока смерть не разлучит») оказался пустой затеей, стала казаться Марине единственно верной. На работе девчонки откровенно посмеивались над Маринкиным мачо, мало того, что на пятнадцать лет старше, еще и выглядит на все шестьдесят, нос картошкой, седой, как лунь, сутулится.

      – Марина, ты что, на помойке себя нашла? Ну что тебе в нем? Что-о? – ровесница Ярика, Наташка Солоткова, в который раз возмущенно отчитывала Маринку. – Ты что, не могла парня среди ровесников выбрать?

      – Могла. И не одного, – расстроенно ответила Толмачева.

      – И кого, курам на смех, в дом привела? Нет, он, конечно, начитанный, ничего не скажешь, воспитанный, образованный, знаем мы его, как облупленного, он тут до тебя еще нарисовался, фиг сотрешь. Не к тебе одной подкатывал.

      – В смысле? – Марина насторожилась. – К кому еще?

      – Да ладно, проехали. Ты не обижайся, но кто тебе еще правду скажет? Он собственник жуткий, а жена его, Светка, с ним почти пятнадцать лет промучилась, жаловалась нам. Она за него с тобой боролась не из-за большой к нему любви, а потому, что у нее свое отнимают, понимаешь? Обидно ей, что пришла какая-то малолетка на все готовое, такая вся на пафосе: подвинься, Света! Конечно, ей обидно вот так отдать все сразу.

      – А что она отдала? Что «все»? Квартиру он ей оставил, ушел в однушку. Библиотеку – ей. Сын с ней. Алименты платит. Что она потеряла?

      – Да мужика она потеряла! Му-жи-ка! Пойди сейчас найди нового, отмой, приручи, привыкни к его привычкам, – Солоткова говорила со знанием дела. Знает, плавала.

      – Сама же сказала, не за любовь боролась, по привычке. И зачем кого-то отмывать? Найди чистого.

      – Ты мала еще, милая, о любви рассуждать. Вырастешь и разницы не найдешь, где любовь, где привычка.

      – Может, и не найду. Я, Наташка, без любви жить не буду. Ни с кем. Никогда!

      – Ну-ну, давай не живи. Не смеши мои тапочки! Ты сейчас, что ли, по любви вышла? Через год взвоешь!

      Марина обижалась. Но взвыла она гораздо раньше.

      От Ленки Фокиной Марина звонила Ярику