Возмездие. Yuliia Panchenko

и если долго на него смотреть, под веками расплываются разноцветные пятна. И они – эти живые плавающие капли – топят зиму внутри, плавят, а она – шипастая, отступает, недовольно шипя и оставляя после лишь влажный след от талых снегов.

      Я с удовольствием шла мести улицы, и в эти тихие, мои личные часы, когда удавалось побыть наедине с собой и природой, город ведь только-только просыпался, складывала себя. Чинила. Много думала, вспоминала. Перебирала былое, как бусинки на четках и больше не гневалась на Бога. Он стал непостижимо далеким, недосягаемым для меня, как, например, Орион, или Альфа Центавра.

      Положа руку на сердце, я ненавидела только тех двоих и еще немножко – Вадима. И это чувство – для других разрушающее, созидало. Собирало пазл в цельную картинку, помогало дробить зиму. Я знала, что чувствовать хоть что-то – хорошо. Пусть это будет злость, ярость, позже негатив может смениться чем-то другим, и как знать, может, радостью. Еще, я полагала, что чувствовать обиду – в моем случае – нормально, закономерно. И я обижалась, злилась, смотрела в небо до рези в глазах и оживала.

      Кто отправил тех двоих патрулировать границу, и почему нам суждено было пересечься? Это были вопросы их ряда риторических, но мне и не нужны были ответы. Только эмоции, какими пропитывалась, размышляя.

      А Бог… если раньше я ощущала себя любимым его ребенком, практически венцом творения, то теперь из заботливого, он превратился в жестокого, эгоистичного библейского бога, с которым у нас установился шаткий нейтралитет.

      Решающей стала так же одна немаловажная встреча.

      Лето катилось к закату: опадали листья с каштанов, и работы хватало. В тот день я стояла у детской площадки, опершись на черенок метлы, разглядывала свежеокрашенные в веселые цвета качели, и думала, что пора бы и мне что-то менять. Не могу же вечно висеть у Маринки на шее. Она, добрая душа, в жизни не признается, что я ее стесняю. Пора бы уже освободить подругу от бремени: ей замуж пора, а она носится со мной, как с великовозрастным ребенком.

      Задумавшись, я не услышала скрипа колес, очнулась, когда кто-то тронул за рукав. Прикосновение было бережным, но весьма настойчивым. Опустила глаза и увидела прилично одетого мужчину в старой инвалидной коляске, усовершенствованной на современный лад. На вид незнакомцу было слегка за сорок. Загорелое, приятное лицо его было практически лишено морщин. Глаза улыбались.

      – Думал, что обознался, но это и правда, вы! – ясные глаза смотрели на меня по-отечески ласково, хотя в родители мужчина годился едва ли.

      – Простите? – отступила на шаг, пытаясь вспомнить, где же его видела.

      Лицо знакомое, да и в целом, его вид навевал смутные воспоминания, но не уловить было какие именно, не поймать мысль за хвост.

      Все стало на места, когда мужчина протянул на ладони материно колечко.

      – Быть не может, – сказала я, а он засмеялся.

      – Чего только в жизни не случается.

      Я пораженно обвела взглядом одежду с иголочки, гладковыбритые