Выстрел из вечности. Павел Шилов

стояла передо мной, грустная и доверчивая, такая родная и близкая, что я и сам был вволю разрыдаться. Я тянул к ней руки, но так и не мог дотянуться. Кошелев всё говорил, говорил, говорил. Что я мог сказать ему на всплеск его откровения? Да ничего. И чтобы я не сказал ему – всё было ложью. И от этого никуда не уйдёшь. Правда, а кому она принесёт облегчение? Что за ней скрывается? Не мог же я сказать ему, что меня терзает. Наши отношения с ней – священны. И где бы я ни был, они всегда со мной. А времени было уже далеко за полночь. Я решил проводить Ваську домой. На улице было лучше. С Волги дул прохладный ветерок. Собака у соседа подала голос, но вскоре затихла, убаюканная прелестью ночи. Из-за плетёной изгороди ветки вишни свисали на дорогу. Мы шли, поддерживая друг друга. Василий всё жаловался и жаловался на свою неудавшуюся жизнь. Он не хотел слушать голос моего сердца, хотя я пытался ему что-то сказать, напомнить о наших отношениях с Людкой. И мне сейчас было не легче чем ему. Кошелев, конечно, знал о наших отношениях, но не придавал этому никакого значения, изливая на меня своё наболевшее, накопившееся за это время горе. Утешать было бесполезно, да я и не знал как. Просто язык не поворачивался. Так мы и шли, он говорил, я молчал. Внезапно появился дом с резными наличниками. Небольшой сад рядом, склонив ветки к земле, шелестел. Василий постучал.

      – Кто там? – послышался внутри дома нежный женский голос.

      – Я милая, – ответил Кошелев, – открой.

      «Она, – колыхнулось в моей груди сердце, – боже, как я ей в глаза взгляну».

      – Чего болтаешься среди ночи? – прошипела Людка звеняще, но, увидев меня, повела точёным бедром. – А, Коля, каким ветром занесло в наши края?

      Я увидел, как её лицо вмиг стало оранжевым, но Людка быстро справилась с собой, и как обычно было у нас, подставила щёчку для поцелуя. Я ощутил в себе трепет, но всё же коснулся её щеки губами.

      Кошелев шептал:

      – Милая белокурая чайка.

      И пытался обнять жену, но она его оттолкнула со словами:

      – Пьяница, отойди прочь.

      Кошелев сел на диван и тут же уснул. Я тоже был в крепком подпитии.

      – Коля, пошли, – сказала Людка певуче. – Я тебе постелю на сеновале.

      Она взяла в темноте меня за руку, чтобы я не упал, и полезла наверх. Там она расправила тюфяк, постелила чистые простыни, и сказала, чтобы я раздевался и ложился спать. Людка помогла мне раздеться, а потом склонилась к самому уху, и страстно зашептала:

      – Зачем же ты уехал, милый? Я после твоего отъезда места себе до сих пор не нахожу. Глупо всё получилось тогда. Я тебя обидела, а ты простить меня не захотел. Разве так можно, Коля? Я тебя люблю одного. Ты слышишь меня – неслух ты мой. Мне папа с мамой говорили, мол, выходи за Ваську – и всё пройдёт. Он институт окончил, у него перспектива, а этот где? Сам чёрт его не разыщет.

      Её голос туманил голову, а какие были глаза. Боже, мой! Разве их можно описать простыми человеческими словами. Это была какая-то тайна. Они светились даже во тьме. Я ощутил