Дома мы не нужны. Книга вторая. Союз нерушимый. Василий Иванович Лягоскин

значит для нее эти слова и были предназначены.

      Так, общей группой, сопровождаемой алабаем, они и пошли к ангару, вернее его остаткам, где когда-то работал Луччи. А идти было совсем недалеко – этот участок располагался в крайнем ряду и при желании автомобиль, точнее его часть, разрезанную где-то в районе задней пары колес, можно было разглядеть не сходя с места знакомства. Командир, шагая впереди рядом с Джентале и профессором, продолжал, не требуя перевода – опять наверное для насторожившейся Виктории:

      – А где же все остальные? Наверное, наш гостеприимный хозяин своих соотечественников спрятал.

      – Зачем? – удивился Романов, поощренный к продолжению разговора еще одним подмаргиванием.

      – Чтобы мы не агитировали их последовать примеру Валентино с Басилио (босс опять дернулся) – в коммунистический рай из загнивающего Запада, – теперь уже дернула щекой латышка, – а вот мы сейчас у него прямо и спросим; переводи.

      И профессор перевел: «Не хотите к нам присоединиться, синьор Джентале?»

      – И что я у вас буду делать? – Паоло оглянулся на Викторию, словно желая спросить – правильно ли он делает, сразу отказываясь от такого предложения, и Алексей Александрович понял, что не все так просто в их отношениях; еще неизвестно, кто тут главный и кто… больше боится своего партнера.

      – Будете делать то же, что и все, – ответил откровенно Кудрявцев.

      – А что у вас все делают?

      – Ну… завтра, например, пахать будем, потом картошку сажать, огурцы там, помидоры…

      Итальянец даже остановился – он наверное даже в страшном сне не мог представить, что кто-то заставит его полоть или окучивать картошку. Да он и слова-то этого – «окучивать» – наверное не знал; или знал, но совсем в другом смысле.

      – Нет, – отказался он решительно, снова посоветовавшись взглядом с напарницей, – мне это не подходит.

      О том, что у остальных итальянцев могут быть другие взгляды на собственное будущее, он скорее всего даже не подумал, а полковник не настаивал. Тем более они как раз подошли к остаткам лимузина – раньше длинного, роскошного, а теперь нелепо уткнувшегося задней обрезанной частью в тротуарную плитку – именно ею был выстлан тротуар перед складом-ангаром Луччи. Внутри этого ангара прятался нос автомобиля, невидный снаружи. Зато можно было прекрасно видеть салон – его заднюю часть, отделенную от водительской части тонированным стеклом, сейчас приспущенным. Под стеклом был встроен большой экран телевизора; перед ним помещалось что-то изящное, деревянно-благородное – бар, наверное, или холодильник. Кожаный диван, заменивший собой задние сидения, тоже был великолепным – сам профессор хорошо подумал бы, переселяться ли из такого салона в гараж Ежикова, на вторую полку с тощей курпачой.

      – Это мой «Кадиллак Эскалейд лонг» – самая последняя модель, индивидуальная сборка, – в голосе Паоло, погладившего черный блестящий бок автомобиля, прозвучала