Большая книга славянской мудрости. Отсутствует

случалось где-нибудь

      Ей встретить черного монаха

      Иль быстрый заяц меж полей

      Перебегал дорогу ей,

      Не зная, что начать со страха,

      Предчувствий горестных полна,

      Ждала несчастья уж она.

      <…>

      Настали святки. То-то радость!

      Гадает ветреная младость,

      Которой ничего не жаль,

      Перед которой жизни даль

      Лежит светла, необозрима;

      Гадает старость сквозь очки

      У гробовой своей доски,

      Все потеряв невозвратимо;

      И все равно: надежда им

      Лжет детским лепетом своим.

      Татьяна любопытным взором

      На воск потопленный глядит:

      Он чудно-вылитым узором

      Ей что-то чудное гласит;

      Из блюда, полного водою,

      Выходят кольца чередою;

      И вынулось колечко ей

      Под песенку старинных дней:

      „Там мужички-то все богаты,

      Гребут лопатой серебро;

      Кому поем, тому добро

      И слава!“ Но сулит утраты

      Сей песни жалостный напев;

      Милей кошурка сердцу дев».

А. Пушкин, «Евгений Онегин»

      Наивный дурак опаснее врага

      Посмотрите на детей: они наивны и простодушны, потому что еще так мало знают о мире. И это простодушие очаровательно. Никто не сердится и не кричит на ребенка, любой взрослый готов отвечать на бесконечные детские «почему». Наверное, потому, что не расскажи ты малышу, что и как, он может многого не понять.

      Но наивность взрослого – совсем другое дело. Привычка не думать о последствиях может стать причиной большой беды.

* * *

      «Перед судебным следователем стоит маленький, чрезвычайно тощий мужичонко в пестрядинной рубахе и латаных портах. Его обросшее волосами и изъеденное рябинами лицо и глаза, едва видные из-за густых, нависших бровей, имеют выражение угрюмой суровости. На голове целая шапка давно уже нечесанных, путаных волос, что придает ему еще большую, паучью суровость. Он бос.

      – Денис Григорьев! – начинает следователь. – Подойди поближе и отвечай на мои вопросы. Седьмого числа сего июля железнодорожный сторож Иван Семенов Акинфов, проходя утром по линии, на 141-й версте, застал тебя за отвинчиванием гайки, коей рельсы прикрепляются к шпалам. Вот она, эта гайка!.. С каковою гайкой он и задержал тебя. Так ли это было?

      – Чаво?

      – Так ли все это было, как объясняет Акинфов?

      – Знамо, было.

      – Хорошо; ну, а для чего ты отвинчивал гайку?

      – Чаво?

      – Ты это свое „чаво“ брось, а отвечай на вопрос: для чего ты отвинчивал гайку?

      – Коли б не нужна была, не отвинчивал бы, – хрипит Денис, косясь на потолок.

      – Для чего же тебе понадобилась эта гайка?

      – Гайка-то? Мы из гаек грузила делаем…

      – Кто это – мы?

      – Мы, народ… Климовские мужики, то есть.

      <…>

      – Так ты говоришь, что ты отвинтил эту гайку для того, чтобы сделать из нее грузило?

      – А то что же? Не в бабки ж играть!

      – Но для грузила ты мог взять свинец, пулю…