Во тьме. Рассказы и миниатюры. Сайд-Хасан Кацаев

позови папу пить чай, – сказала она.

      Поставив вымытую посуду на чистое полотенце и вытерев руки, я подошла к папе:

      – Мама зовет тебя пить чай.

      – Иду, – ответил папа, не останавливая работу.

      Увидев, что я стою и жду его, он повернулся ко мне:

      – Не стой тут, щепки летят. Иди к матери.

      Я отошла в сторону. Но теперь мама сама стала звать его:

      – Слышишь? Иди к столу – лаваш остынет.

      Загнав топор в брус, папа подошел и сел на табуретку у печки.

      – И детям налей чаю, – сказал он маме и обратился к братику: – Салман, дай своему котенку кусочек лаваша.

      – Машар, – папа посмотрел на меня, – помой руки мальчику и садитесь оба за стол.

      Не успел он отложить кусочек хлеба для котенка, как над селом стали кружить два самолета. Долетели они до нас раньше своего гула. Явившись с востока и сделав на небе два больших круга, они выпустили ракеты в ближайший лес и исчезли на западе. Чуть позже появились еще два самолета. Они летели плавно, рядышком, словно пара журавлей, отставшая от стаи. Дети, не ожидая беды, вместо того чтобы прятаться, взобрались на деревья, крыши домов и смотрели в небо из-под ладошек, чтобы солнце не слепило глаза. Война еще только начиналась, и опасность не ощущалась. Не верилось, что будут стрелять в мирных, ни в чем неповинных людей, живущих дома. Видят же летчики из своих кабин, что здесь нет боевиков! Оказалось, и летчики бывают разные. Хотя первые два пилота тоже выполняли свои задания, они, пожалев детей, женщин, стариков и их жилища, сбросили свой смертельный груз в лес и улетели. Вторые же ударили по школе, самому крупному и красивому зданию в селе, и по мельнице. Если бы не воскресный день, погибло бы много детей.

      – Зайди с детьми в дом! – сказал папа, – да не стойте там возле окон, сядьте подальше – у стены, в углу!

      Стены нашего дома были толстыми и крепкими. Лишь бы не было прямого попадания, ничего страшного не случится.

      Как только мы зашли в дом и сели, послышался такой грохот, будто раскололось небо. Мама прижала к себе меня и Салмана и своим телом закрыла нас.

      – Делах тешна!1 – воскликнула она.

      Эти слова мать всегда произносила во время грозы: при блеске молнии и раскатах грома.

      – Самолеты прилетели и привезли моим деткам игрушки, – успокаивала она нас.

      Но мне, прижавшейся головой к материнской груди, слышно было, как бьется ее сердце. Оно колотилось, будто хотело выскочить изнутри. Когда ровный гул самолета переходил во все усиливающийся вой и свист (значит, сейчас рванет), биение маминого сердца на миг останавливалось, словно работа часов с садившейся батарейкой. Потом оно возобновлялось, напоминая скачки секундной стрелки после легкого удара по часам.

      После ракетных ударов по селу во всех жилых домах разбились не только стекла, но и оконные рамы. А двери, выбитые из петель, разлетелись по сторонам.

      Дела2