Хроники русского духа. Инна Демина

десятом классе, помню, был филолог,

      Директоршей, не кем-нибудь, она звалась.

      Возможно, Лев Толстой и был ей дорог,

      Судьба ж учительницы ей не удалась.

      В 10-м классе мы сильно озорничали. Не один раз, наверное, наш классный руководитель Андрей Митрофанович плакал из-за нас в жилетку. В потёртый учительский стул – такая ветхая мебель была в школе – перед его уроком мы насыпали в дырку тёртый мел. Темпераментный А. М. вертится, крутится на стуле, то сядет, то встанет. В результате место, на котором сидел, становилось белым. Снова гомерический хохот! За что мы его так изводили? Вместо «смотрите» он произносил «смоите». Его и прозвали Смоитель. Как-то у меня не решалась задача. Он подошёл, посмотрел и резюмировал:

      – Ваша сестра Таиса такие задачи могла решать не одним, а несколькими способами. Я её до сих пор помню. Хорошим математиком она была.

      Тасенька уже три года училась в мединституте. Я была окрылена и счастлива такой похвалой моей сестры, которую он, надо же, всё помнит! Мне стало грустно и стыдно за наши издевательства над ним. Вот тебе и учительский авторитет. На чём он строится, чем поддерживается, чем дышит? Не так просто ответить.

      Остальные учителя шли калейдоскопом, почти ничего не оставив в моей памяти. Каких-либо политических мыслей в школе, как и в моей голове, не водилось и не бродило. Никаких ГУЛАГов, расстрелов, репрессий. Даже знание об аресте папы и его ссылке на рытьё Беломорско-Балтийского канала пришло ко мне с большим опозданием. Ни от учителей в школе, ни от кого другого не исходила подобная информация. Неужели никто в Любавичах об этом не знал? Или молчали? Такой литературы не было. Да что говорить, в нашей школе не было словарей, энциклопедий. На чём мы умнели и созревали духом? Мы были в глубокой изоляции от этих знаний. Возможно, это и лучше. Будь я к ним ближе, может быть, к настоящему времени была бы душевно больной.

      Итак, получаю я аттестат, тогда назывался «зрелости», и уезжаю в Минск, намереваясь поступить на химфак. Мама предупреждает: «Если будешь видеть, что не проходишь по конкурсу, не тяни время, не трать деньги, приезжай домой». Мама для меня высший авторитет, как она считает, так и надо действовать. Сдавать нужно было 4 предмета. Я сдала три с результатом 5–5 – 3. Оставался немецкий, мои знания не блестящие, на четвёрку, если повезёт, можно было надеяться. Но тройка отрезала мне проходной балл вне зависимости от немецкого языка. Поскольку балл у меня уже не проходной, помня напутствие мамы, не сдавая немецкий, я вернулась домой. Со мной поступала туда же ещё одна девушка. У неё было 17 баллов, и она поступила! Вот когда я рвала и метала, но поезд ушёл. Не порадовала я Галину Моисеевну. Мы все под Богом. Всё делается так, как – потом выясняется – и нужно. И жизнь моя сложилась так, как сложилась.

      После неудачи с политехом я поступила в Московский государственный институт культуры, где научилась играть на домре, петь, танцевать, чем с удовольствием занималась до того времени, пока у меня были физические