Реальная жизнь. Имоджен Кримп

другое, имело сейчас значение.

      Он спросил, как я вообще попала в оперу, и я ответила: ну, пение – штука естественная, правда ведь? Все поют. Дети поют, пока не научатся видеть себя со стороны. Я пела самой себе по ночам, когда выключали свет, пыталась вспомнить слова знакомых песен. Далеко не сразу я стала задумываться, что вообще собираюсь с этим делать, и к систематическим занятиям приступила довольно поздно; но как только начала заниматься – все стало ясно. На то оно и призвание. Это какая-то непреложная истина, которую ты о себе знаешь, – как имя или цвет волос, – даже если во всем остальном сомневаешься. Он спросил, откуда я беру деньги, чтобы оплачивать учебу, ведь это наверняка недешевое удовольствие, – и я ответила, что да, недешевое, но мне платить не приходится – стипендия, и на жилье я трачу гроши. Подрабатываю тут и там, пою немножко в хоре, немножко в гостиничном баре – эту работу мне подогнала Лори, она несколько лет работает там официанткой. Словом – перебиваюсь. Гораздо хуже одиночество, сказала я. Одиночество выматывает. А друзей откуда взять? Коллеги по певческому цеху видят в тебе только соперницу. Она лучше меня или хуже? Опасна или нет?

      – Ну а деньги? – спросил он.

      – Что деньги?

      – Доход-то это когда-нибудь станет приносить? А то создается впечатление, что все это процесс ради процесса, без перспективы выйти на прибыль.

      – Ну что ты, артист же не ради денег старается, – ответила я. – Все по любви!

      – Да уж, звучит многообещающе.

      Официант унес тарелки, хотя я, по-моему, почти ничего и не съела. Я отправилась на поиски туалета. Зал ресторана был огромный – лабиринт из столиков и стульев, стены, отделанные темными панелями, мягкое освещение.

      – Туалетная комната, мадам? – передо мной возник официант.

      И указал на дверь из темного дерева, без таблички:

      – Вон туда.

      Голова у меня кружилась, но это было приятное ощущение. Мир казался мягче и гостеприимнее. Острые углы сгладились, и у меня возникло чувство, которое всегда появляется после нескольких бокалов вина, – словно ничто не имеет значения и о завтрашнем дне можно не думать, ведь сегодняшний вечер будет длиться вечно. Я посмотрела в зеркало, пока мыла руки, и подумала, что и лицо у меня смягчилось, и глаза сделались черными и бездонными.

      Когда я вернулась к столику, оказалось, что Макс уже оплатил счет. Я сказала «спасибо», он ответил: «спасибо, что пришла», – и нам выдали пальто.

      Уже на улице он, стоя совсем близко, посмотрел на меня сверху вниз и улыбнулся. Это все была лишь затейливая присказка, сказочка ждала впереди. Совершенно предсказуемая – я заранее знала, чем дело кончится, но решила разыграть удивление, потому что ему наверняка этого хотелось.

      Но Макс спросил только:

      – Ты сейчас к метро? Вечер такой прекрасный. Могу показать тебе более живописный маршрут, если хочешь.

      – Конечно, – ответила я.

      Мы свернули в переулок, пустой и тихий. И настолько узкий, что если задрать голову, то здания – сплошь стекло