Собрание произведений. Т. III. Переводы и комментарии. Анри Волохонский

и кабак Адрии Диррахий,

      Улыбнись, богиня, изысканной жертве,

      Удивительной клятве, изящному обету —

      Да сверкнут чистейшим огненным пеплом

      Сраные страницы рук летописания,

      Перепись витая, Волузия анналы.

      455. XXXVII

      В похабной пивной вашей грязной компании,

      За номером девять от околпаченной двойни,

      С блядьми, с блядями (не вам одним ли?),

      Где вся ваша кодла трясет мудями,

      Смердит козлом да не оттуда ль?

      Сидят рядами – две сотни иль сотня,

      Но сотне или хотя бы двумстам вам —

      Всем вам отсосать разве не дам я?

      Да двери пивной размалюю херами,

      Так, чтоб даже своих не узнать бы,

      А все из-за милой, которая смылась

      И там теперь с вами, о любви забывая,

      Проводит время поочередно,

      А то и разом. Ну что ж, тем хуже

      Пусть будет ей же. А вы гнусь, мерзавцы,

      Гнилая мелочь, все вы подонки,

      И ты, волосан кельтиберийский,

      Из самого кроличьего выскочил края,

      Егнатий, козел с густой бородищей,

      Который мочой трет испанскую челюсть.

      456. XXXVIII

      Тяжко бедному Катуллу, Корнификий,

      Ей, Геракл, тяжко-тяжело мне,

      Ей, скажу, как плохо мне, о боги!

      Даже ты меня не утешаешь,

      А к кому тогда и обратиться?

      Даже ты ни слова не напишешь,

      Я сержусь, но, может быть, утешишь

      Ты меня слезливым Симонидом?

      457. XLI

      Амеана, томно изнывая,

      Говорит: «Вот дашь мне тысяч десять,

      Может, дам». Да в размах такого носа

      Пусть формийский твой мот дает и тратит!

      Это ж чистый медицинский случай,

      Нужно доктора звать, родных и близких,

      Чтоб одна не сидела без присмотра,

      Вся во власти болезненных фантазий.

      458. XLII

      Эй, гласные! По одиннадцать стройся

      в фалангу! Все как один встать в шеренгу!

      Писчие плашки в каракулях наших

      доски уносит гулящая шлюха,

      на себе их прячет, отдать не хочет,

      итак, в погоню, о эндекасиллабы!

      Приметы такие (смотрите в оба!):

      улыбка как в самом дешевом театре,

      кошачий смех и петушиный хохот.

      Догнать, окружить, голосить всем хором:

      Шлюха, отдай нам наши каракули,

      наши каракули, о потаскуха!

      И ухом не ведет? Бардак ходячий,

      худший из мыслимых, сквернейший из мерзких!

      Но где там рассуждать, куда тут мыслить,

      если тупая бронзовая сука

      непоколебима и не краснеет?

      Снова голосите громче и громче:

      Шлюха, отдай нам наши каракули,

      наши каракули, о потаскуха!

      И снова она само равнодушие…

      Так не возьмем ли новой стратегией?

      Спойте шопотом: Чистая, честная

      девушка, отдай нам наши каракули.

      459. XLIII

      Привет тебе, девушка с носом немалым,

      С нестройной ножкой, с неясным взором,

      С