Собрание произведений. Т. III. Переводы и комментарии. Анри Волохонский

листы тошнотворных стихотворцев

      Взял ты в дар ты от буквоеда Суллы?

      То ведь всем же известный зависала —

      Может, сам же их выкопал он где-то,

      Перебрал, а потом сложил их стопкой

      И тебе передал для издевательств.

      Вот такой, говорю, пришел подарок

      В Сатурналии, в славные денечки.

      Ты подарка и от меня дождешься:

      Я обследую книжные развалы,

      Изучу все запасы у торговцев,

      Я Суффена пришлю тебе, Аквина,

      Вместе с ними и Кезия впридачу.

      Скажешь: гнусность! А сам-то ты что шлешь мне?

      Просто срам, поэтическая низость!

      Что же, право, за мерзкая эпоха…

      443. XVI

      Кто смеет устами, сумеет и задом,

      Премерзкий Аврелий и Фурий прескверный!

      Вы из-за строчечек малопристойных

      Хотите считать меня нежным повесой?

      Да будет высокое имя поэта

      Чисто. Иное – веселые строки

      Стишков, в которых и пряность и прелесть.

      Они так нежны, так малопристойны,

      Что не юнца – волосатого дядьку,

      Коего круп шевелиться не в силах,

      Скорее всего, доведут до чесотки.

      А вам, ошалевшим от целований

      И возлежаний, меня ли хулить-то?

      Кто смеет устами, сумеет и задом!

      444. XXI

      Что ты ходишь блудно,

      Бедный мой Аврелий?

      Чувствуешь ли голод?

      Или, может, жажду?

      Вижу, хочешь слиться

      Ты с моим любимым —

      Слиться и ссосаться,

      Просто присосаться.

      Оттого и голод,

      Оттого и жажда,

      Оттого я вижу:

      Видно, будет тоже

      Мальчик голодать мой.

      445. XXII

      Мы с тобой, мой Вар, да Суффен – старинных три друга.

      Одаренный человек: вкус, талант, сама тонкость

      Наш Суффен. Есть и страсть у него: издает книги.

      И не как мы, грешные, на дрянной вторичной

      Богомерзкой бумаге. Нет, на той – для нужд царских,

      Да по сгибам чтоб шито было особой ниткой,

      Чтобы срез был с лоском, чтобы шрифт бил в пурпур,

      Небывалой техникой: павлиньим тисненьем,

      С переплетом в ризах, в хризолитовых тканях.

      А раскроешь книгу – и кто же оттуда смотрит?

      Где тот красочный муж? Где колоритная личность?

      Да это же не Суффен, а полярный геолог,

      Словно лебедь бьющийся о немой айсберг,

      Злой товарищ безмолвных линялых медведей,

      Заиндевелой хризантемой бродящий по тундре.

      Такова, мой Вар, видно, в книгах тайная сила —

      Обратит в мел яхонт, киноварь обесцветит.

      446. XXIII

      Нет у тебя, Фурий, ни ларя, ни лара,

      Нет блохи, нет клопа, ни огня нет, ни дыма.

      Правда, есть тятя с половиною, коих

      Зубы кремень глодать и дробить могут.

      Как привольно жить с этаким папой

      И с колодой, влюбленной в такого вот папу!

      Не чудо ведь – все вы на диво здравы,

      И варит брюхо, чтоб жить без страха

      Поджога,