Из блокнота памяти. Татиана Северинова

подбегают остальные, растирают замусоленными носовыми платками кровь по девчоночьему лицу…

      – Поиграем? – все вздрагивают и оборачиваются на голос, раздающийся над сомкнутыми головами ребят.

      Это Сандро. Он из соседнего двора. Где-то на год он постарше Лёхи. В руке, под мышкой, у него кожаный мяч.

      Тут взгляд Сандро упирается на перепачканную Ксюху. Лицо его приобретает довольно странное выражение… Удивление? Презрение?

      – Но я с… – Сандро обводит ребят взглядом и понимает, что не сможет выговорить то слово, которое хотел сказать.

      – С девчонками играть не буду, – цедит он.

      Сколько проходит? Миг? Вечность? Лёха с Пашкой молчат. Все знают, если что, они уйдут втроём.

      – А мы всегда ТАК играем, – раздаются голоса, – мы на команды давно разбились… Саш, ты иди в свой двор…

      Ксения, занимаясь домашними делами, изредка поглядывает в окно. По улице с воплями носится детвора, среди которой и её шестилетний сын. Сейчас дети почти не играют в футбол… Жалко…

      Его надо любить

      Миллион алых роз

      «Миллион, миллион, миллион алых роз…» – неслось по коридору необычного отделения городской клинической больницы Москвы. Ксения, с трудом продирая глаза, дотянулась до электронных часов с подсветкой. 01:37. Уснули только минут 40 назад! У Назико что-то с мочевым, приходилось бегать за санитаром каждые 15 минут.

      Голос был мужским, чистым и, как показалось Ксении, знакомым. Она вышла в коридор и застыла в изумлении. По коридору в инвалидном кресле-коляске ехал Ванин Толя, распевая шлягер. Его крашенные в белый цвет волосы были покрыты пеплом и пахли палёным, лицо и руки перепачканы сажей. Он был почти в неглиже… Толя кивнул Ксении и широко стал улыбаться медсестре: «Моё почтение, Танечка! Вот я опять здесь. Будь добра, приготовь мне чашечку кофе и раздобудь сигаретку».

      – Ну, Анатолий Иванович… В огне не горишь, в воде не тонешь… Сейчас уважу.

      – Ксюш, ну, что глазёнки круглые-то? Из Склифосовского я… Курил, заснул, перина вспыхнула. Слава Богу, до телефона достал, пожарные быстро приехали, двери вышибли… А туда привезли, ожогов нет. Стали думать, куда меня деть, квартира ведь выгорела. Решили, что тут не выгонят.

      – Толь, а что ты поёшь-то?

      – Так живой! Хоть без дома теперь.

      15 метров

      Жил Толька, вернее, Анатолий Иванович, как звали его, если учитывать возраст, в центре Москвы, в отдельной 15-ти-метровке. Не случайно отдельной, поскольку, именно благодаря этому факту, у него дома вечно тусовалось множество весьма разношерстного люду. Мебелирована комната была скудно. Стол, стулья, разваливающийся диван – или тахта, уже было не понятно, – и очень древний сервант с посудою. На кухне тоже был стол, холодильник, а оставшееся от четырёх метров квадратных занимала Толина перина, где он, по сути дела, и жил.

      Да! Здесь был ещё стул! Стоял он посередине кухонного пространства так, чтобы не вставая с него, можно