это дело! Меньше на треть выпьете, для начала. С себя надо начинать, никому не навязывайтесь. Когда меня спросил парень один, ну и чего они всё говорят – казанская, казанская? Я в ответ только одно слово – икона, и всё. Не навязывайтесь. В церкви кайф и немота, на бабок церковных суетливых не надо злиться, надо о главном, о покаянии. Всё с семьи идёт. Она его не считает мужчиной, бабушка говорит внучке – не слушай мамку. Меня в детстве звали Мамон – чугунная башка, с разбегу разбивал лбом дверцу шкафчика. На Большом Каретном два человека жили, я и Высоцкий, неспроста это. Цоя, Шевчука и Васю Шумова нежно люблю, оценки творчества не даю, я не оценщик. Любите людей, хотя бы как самих себя, большего не требуется, большее не по силам, но любите себя, для начала. Наше дело – прорваться в вечность, просочиться в благодать, это битва и война с самим собой. Другой цели в нашей жизни нет. Никогда я праведником не был и не буду, только стараюсь быть нормальным человеком. Серафим Саровский про себя говорил, что самый большой грешник он, куда уж нам-то? Сверлить двадцать пять дырок под зубы? Никогда, вы только вслушайтесь в это отвратное слово – имплантанты, это чужое, нечеловеческое, клонирование меня, чувств и мыслей, микрочипы в каждой голове – клац по кнопке и все тихие, послушные. Я пять лет не смотрю телевизор, я лучше фильмы 50-х посмотрю. Вот увидите, ещё пять лет и начнут отпадать нормальные люди от кнопок и пикселей, начнут обратно на природу пробираться. У меня всё отлично в деревне, мы с женой такой дом отгрохали, красный кирпич, огромный, спасибо Паше (Лунгину), в следующем году, даст Бог, достроим. Но деньги мира всего в нескольких руках, а потом перейдут в одни, князя мира сего, он всех соблазнит, этот один. Всё предсказано.
«За нашей спиной никого, у нас за спиной пустота. Улыбки кривые, взгляды косые. Какие-то другие существа заняли всё место, вынули все деньги маленькой рукой. Но мы печальны и немы, мы молчаливы, мы другого теста. За нашей спиной чистота», это не только слова из «блюза отцов», для Мамонова это констатация факта, красной ниткой, прошивающей весь фильм и весь его разговор в ЦДХ. Он не желает участвовать в безумии общественной жизни, он сам по себе, он серый голубь. Зато он умеет летать.
В Мамонове – единственное, уникальное сочетание молитвенного подвига с даром прирождённого лицедея. Когда его спрашивают, искренние ли его молитвы в «Острове», он отвечает просто – а что, незаметно? Феномен фильма «Остров», с его миллионной аудиторией, в отличие от фильма «Царь» – именно в нездешней искренности Мамонова, это очевидно, несмотря на его же могучее лицедейство. Его юмор подобен обэриутскому, свои спектакли он называл мистериями. А фильм посвящён воспоминаниям, нераздельным с назиданиями, проповедью к смотрящим. Потому что жизнь Мамонова – одинокая, но мощная песня восстающего из ада обыденных соблазнов человека. Он так и говорит, в кадре и на сцене, – я только потому говорю о вере в Христа, что
