Кангюй. Три неволи. Марат Байпаков

тебе огласят. Я хлеба приготовляю, разве не видишь? – Алкеста продолжает с прежней силой месить тесто.

      – Отложи занятие! – Стасипп недоволен упрямством дочери.

      – И не подумаю. – Алкеста убирает тыльной частью кисти руки локон, выбившийся из-под платка. Мука появляется полосой и на лбу, и на кончике носа.

      Препирательства прерывает жрец. Дородный муж в зрелых годах, эллин, в длинных, до полу, белых одеяниях, почтительно оттесняет от дверного проёма взбешённого Стасиппа, входит на кухню. В руках гостя объёмный свиток с храмовыми печатями.

      – Ты ли Алкеста, дочь Стасиппа? – обращается жрец к деве.

      Кухарка перенимает у Алкесты ровный ком теста.

      – Я и есть Алкеста, – отзывается дева. У Алкесты из украшений только белая пшеничная мука.

      – Видишь ли ты, дочь Стасиппа, этот свиток? – Жрец постукивает свитком по кухонному столу.

      – Вижу, – подтверждает дева.

      – Ну так вот. Это не просто свиток, это воля моего лучшего товарища Менесфея. Два дня тому назад клятвенно обещал я ему, что приведу тебя к его телу и над телом оглашу завещание в присутствии слуг и рабов. Ты же не думаешь, что я, выборный жрец полиса Александрии, посмею нарушить взятые на себя обязательства?

      В дверях появляется второй жрец, точная копия первого.

      – Мне надо собраться и привести себя в порядок. – Алкеста показывает жрецу руки.

      – Ни к чему долгие сборы. Гиматий накинь, и пойдём. Не замёрзнешь. Сегодня очень тепло. Не зима, а ранняя осень. – Жрец оглядывается на дверь.

      Второй жрец вполголоса предлагает первому решенье проблемы:

      – Пригласить жезлоносцев?

      – Думаю, втроём со строптивицей управимся сами.

      Главный жрец вопросительно смотрит на Стасиппа. Стасипп кивает головой. Эхем приносит Алкесте отцовский гиматий и шаль. В сопровождении жрецов и отца Алкеста покидает дом, так и не помыв от теста руки. Дорога до поместья отлично знакома всем участникам процессии. На этот раз столичная дева сосредоточенно печальна и не поёт. Долгий путь проходит тягостно, без разговоров. У ворот поместья шествующих встречает выстроившаяся в два неравных ряда прислуга Менесфея. Ряд первый мужской, превосходит ряд женский, в нём десять рабов разных возрастов, от шестнадцати до тридцати. Ряд женский состоит из пяти дев. Две из них – белолицые эллинки, остальные трое – загорелые до черноты рабыни. Раздаётся разноголосое «хайре». Жрецы и Стасипп проходят в дом, где и их встречает управляющий поместьем, Лай. Алкеста задерживается у построения слуг, медленно обходит как женский ряд, так и мужской, узнавая имена и вглядываясь в лица.

      – Хайре, хозяйка! – учтиво первым приветствует Лай деву, тем громким приветствием повергая прочих слуг в растерянность.

      Алкеста гордо поднимает голову, читает короткую молитву, с молитвой входит в дом Менесфея. Лай протягивает деве синий платок, указывает взглядом на лоб. Алкеста вытирает