Повесть о военном детстве. Георгий Граубин

ему отдавать, это теперь все наши, конфет или папирос купим, – затараторил кривоногий.

      Теперь я узнал его: это он приходил за папиросами «Яхта».

      Он зло пнул ногой пустую консервную банку и безо всякого перехода добавил:

      – Это его мать в магазине работает, подумаешь, фифа, папирос не захотела продать, но мы можем и сами на перроне настрелять окурков.

      – Заткнись, Захлебыш, завелся, – сурово остановил его Вовка. – Топайте по домам, когда надо, я вас свистну. А ты пойдешь со мной, – он сплюнул и вразвалку, широко разбрасывая ноги, пошел в сторону поселка. Я молча плелся за ним, удивляясь всему происшедшему. В деревне мы тоже иногда играли в военные игры, но никаких командиров у нас не бывало.

      Мы прошли мимо конторы, свернули налево, вниз.

      Вовка подвел меня к какому-то домишке, почти вросшему в землю, вошел в ограду и выкатил из сарая деревянный станковый пулемет. Он был сделан, как настоящий: с колесами и с фанерным щитком. Прорезь прицела на деревянном стволе заменяла прорезь шурупа, а вместо мушки торчала патефонная иголка. По щитку наискосок шла трещина, но ее можно было замазать варом.

      – Будешь у меня пулеметчиком, теперь это твой пулемет, – важно сказал Вовка. – Наш отряд воюет с отрядом Генки Монахова, но у него одна мелюзга, сверчки.

      Вовка закатил пулемет обратно в сарай и подпер дверь поленом.

      – Завтра поставим трещотку и заберешь его домой. А пока пусть постоит здесь.

      – Значит, ты здесь живешь? – огляделся я, проникаясь к Вовке невольным уважением.

      – Нет, тут бабка моя живет, а наша квартира недалеко. Ну пойдем, пойдем, чего рот разинул!

      И Вовка снова зашагал вперед, то и дело поправляя матерчатую кобуру.

      – Эй ты, Костыль, завтра мы тебе рога обломаем, – выкрикнул кто-то из-за сараев срывающимся голосом.

      – Костылю накостыляем, Костылю накостыляем, – торопливо пропел другой голос. Третий невидимка заговорил стихами:

      – Моряк с печки бряк, растянулся, как червяк!

      Вовка остановился и презрительно свистнул.

      – Ломала бы у вас вошь в голове! На кулачки, небось, трусите? А то выходите.

      Из-за сараев не откликались, слышно было только, как зашумел под ногами песок.

      Костыль молча погрозил кулаком и, широко разбрасывая ноги, двинулся дальше. Я – за ним.

      Мы подошли к брусчатому, разделенному на две половины дому, Вовка поднял щепку, просунул в щель дощатых сеней, откинул крючок и рывком распахнул дверь.

      – Заходи! Вот тут мы и живем с мамкой. Еще есть сеструха, шлендает где-то.

      За стеной Вовкиной квартиры что-то возилось, перекатывалось и сопело.

      – Филатовы там живут, семья печниковская. Ребятишек как собак у Лямбарского. Днем и ночью шебуршат, как крысы, – поморщился Вовка.

      Посреди рогузинской квартиры стояла облезлая плита с почерневшим обогревателем, около нее – кровать и сундук. Кухня отгораживалась от «передней» ситцевой занавеской. Кроме