Как угомонить Фуфлю при помощи собачьей расчёски. Валерий Горшков

до моего лица языком. Возвращаю свёрток на стол и протираю уши ватными дисками.

      Не верится, что эта комбуча предназначена для здоровья. Как её применять вообще? Вряд ли она съедобна с таким видом. Мазаться ею? В нос закапывать? Заниматься подобным я не собираюсь.

      Снимаю с собаки второе полотенце и, пристегнув её к кронштейну над столом, начинаю обдувать из компрессора. Остатки влаги быстро испаряются. Расправив шерсть собачьей расчёской-гребнем, наношу на шпица из баллончика несмываемый кондиционер. Распушившийся пёс превратился в настоящий коричневый шарик меха.

      Дело остаётся за малым – подстричь ему ушки с лапками. Это уже работа грумера. Такая несправедливость – помощник полностью готовит собаку, а грумер выполняет самую интересную задачу. Во всяком случае, в салоне Жанны практикуется именно такое распределение труда. Я уже умею довольно хорошо стричь животных, однако руководительница позволяет мне делать это лишь в редких случаях.

      Отношу Шницеля на стол начальницы и перестёгиваю к уже настроенному на правильную длину ремешку. Здесь проказник, как бы ни старался, не сможет даже попытаться спрыгнуть вниз.

      – Наконец-то, – вздыхает Жанна. – Я уже состарилась и заново родилась.

      С нескрываемым нетерпением она начинает подравнивать ушки лохматого клиента. А я тем временем заглядываю в шопер и поближе рассматриваю загадочную комбучу. Аморфный и склизкий блин, покачивающийся на поверхности жидкости, выглядит розовым, как сосиска. Он мне что-то напоминает, но не удаётся осознать, что именно.

      – Так и будешь любоваться?

      Подхватываю сумку и иду с ней в уборную, но меня останавливает недовольный возглас грумера.

      – Куда?! – кричит она. – Нечего мне тут слив забивать всякой гадостью. Иди домой и по пути выброси где-нибудь.

      Смотрю на часы и понимаю, что провозилась с псом лишние пятнадцать минут. В раздевалке спешно меняю рабочую одежду на личную, удобную, но без изыска, как у мамы – однотонная футболка, джоггеры и кроссы. Спешу к дверям, в которых сталкиваюсь с мужчиной средних лет в рубашке без рукавов, брюках со стрелочками и бежевых туфлях с перфорацией. Вовремя мама ушла – боюсь её бы хватил удар при виде такого стиля.

      – Гранд пардоньте, мамзель, – улыбается тот.

      Мужчина прошмыгивает внутрь и подскакивает к Жанне.

      – Так, а вот и мой Шпицберген! – восклицает хозяин проказника. – Ох, какой мы мистер пух! Кто тут пушной шпицрутен? Рад папочке, слоёный мой штруделёчек!

      Оставляя воссоединившуюся парочку вместе с начальницей, выныриваю навстречу аромату остывающего асфальта и высохшей на газонах травы, которую утром косили коммунальщики, жужжа своими дымящимися триммерами.

      Запах напоминает детство. Поездки к бабушке в деревню. Долгий путь от автобусной остановки, где асфальт плавился прямо на глазах, через выкошенный для заготовки сена луг, по пыльной дороге под прохладной тенью еловой посадки, с пригорка вниз мимо квакающего пруда, через покосившуюся в зарослях черёмухи калитку, вдоль грядок между рядами гудящих