Соль Вычегодская. Строгановы. Татьяна Богданович

с невесткой пил, а с братом родным не выпил. Расстанную. Завтра в путь снаряжаю.

      У Анны от радости дух занялся:

      «Завтра! При гостях сказал – не отречется. Слава господу!»

      Данилку с радости к себе прижала, поцеловала. Не слыхала, как Иван Афоньку за бутылкой романеи заморской посылал и за кубками золотыми – только на свадьбу их и подавали, а то у Ивана в повалуше в поставце стояли.

      Афонька пришел, на подносе три кубка. Золотые, с каменьями: один с изумрудом, другой с лалами, третий с бирюзой. А рядом не жбан, а заморская бутылка. Как брал ее Афонька, так на пыли все пальцы отпечатались.

      Афонька поставил поднос на стол перед Иваном, бутылку, раскупорили все три кубка до краев налил.

      – Три лишь бутылки таких и осталось, – сказал Иван, – то батя с Москвы привез. Шуйский царь, Василий Иванович, ему полдесятка пожаловал. Из тех, что Гришка самозванец с чужих краев завез. На моей свадьбе да на Максимовой по одной роспили. А ноне надолго, может, с братом расстаемся. В самый раз третью распить. Степан Трифоныч, не откажи и ты с нами за братнее здоровье испить.

      Подал Иван воеводе один кубок, другой себе взял, а третий Афонька Максиму поднес.

      У воеводы аж слюнки потекли, заерзал по лавке, кубок обеими руками схватил, чтоб не расплескать.

      Иван пригубил, крякнул и сказал:

      – Ну, и винцо! Видно, что заморское. Слаще меду, а жжет что огонь. Ты что, Максим, лено пьешь?

      – Упился, брат, – сказал Максим тихо, – уволь. Данилка вот просит.

      Данилка вертелся около дяди. Хотелось заморского вина глотнуть. И кубок уж схватил было.

      Но Иван стукнул кулаком и крикнул на него сердито:

      – Не лезь к дяде, щенок! Вишь, питух тоже. Не, Максим, не гоже то. Не пить до дна, не видать добра. Какой же ты купец будешь?

      Гости все обернулись к Максиму. Он на Анну оглянулся. Она ему головой мотнула: пей, дескать. Как Иван сказал, что завтра в путь, душа у нее заиграла, сама бы, кажется, выпила. Максим нехотя допил кубок и на стол поставил.

      – Вот за то люблю, – крикнул Иван, – по-нашему! И не захмелел вовсе. Молодец! Видно, что строгановского роду. Даром, что слова не проронишь.

      А Данилка вертелся уж около отца, заглядывал ему через руку, не пугливый был мальчишка.

      – Ты чего тут суешься, ровно кутенок? – сказал Иван. К заморскому винцу подбираешься? Ну, уж, видно, твое счастье. Не все сразу выпил, допивай.

      Данилка схватил кубок, выпил, что осталось, опрокинул над головой и последнюю каплю слизнул языком.

      – Ну и парень! – захохотали соседи. – В отца уродился. Ранний. Мотри, под стол не свались. Но Данилка поставил кубок перед отцом, a сам кудрями встряхнул и крикнул:

      – То я за дядькино Максимово здоровье!

      – Ну-ну, ладно уж, – крикнул Иван. – Разошелся! С Орёлкой тебе голубей гонять, а не кубки подымать. Веди его, Анна, спать. Орёлка, подай квасу.

      Анна до тех пор и не видела Орёлки. Маленький он ей показался, кафтан не по нем, волочится по полу. Схватил он со стола большой кувшин хрустальный с квасом – перед Пивоваровым стоял. Тот как раз к соседу обернулся и стукнул головой кувшин.