На отшибе. Татьяна Эдельвейс

не продают, – подумала гостья. Эгине не верилось, что он может отказаться и нагрубить только лишь потому, что ему неохота пошевелиться лишний раз, как её папане. Она вышла на улицу. Мама опять рассказывала сестре о папаше. Разговор, похоже, подходил к завершению. По тёте было видно, что она хочет одна уйти в огород: «Ну, вы же пожили хорошо», – услышала от неё Эгина, выйдя с веранды. Мамка, по своему обыкновению, продолжала взволнованно объясняться.

      – Так сказала, будто пора жить плохо, и произошедшее абсолютно нормально, – подумала Эгина и молча встала возле мамы.

      – А я-то, как жила? Я-то, как жила? – повторяла тётя после каждой мамкиной фразы. Звучало так, словно она винит сестру в том, что у неё был сложный период; словно неприятности у неё возникли из-за неё.

      – Мам, давай перед сном прогуляемся, – позвала Эгина. Между улиц братцами была наезжена тракторная дорога. Мама кивнула, не оглядываясь на дочь и продолжила объясняться.

      – Вот десять лет назад ты хорошо в городе жила, а я тут нет. Вот теперь поживи, как я, – радовалась случившемуся тётя. Её сестра, словно не замечая злорадства, всё продолжала объяснять, что и как было.

      – Пойдём? – Эгина потянула мамку за руку. Та снова кивнула, не глядя на неё. Дочке с трудом удалось отвести мамку от тётки.

      – Чего это она тебя обвиняет? – заговорила Эгина, отойдя подальше от дома.

      – Меня все всегда обвиняют, – мама не знала, как объяснить поведение сестры. Для дочки же оно было куда понятней, она и раньше слыхала, как тётя недобро отзывается о них обеих, думая, что ни одна из них её не слышит. Эгина говорила об этом маме, та лишь качала головой и моментально забывала об услышанном.

      – Завидовала, – подумала Эгина. Её родители постоянно создавали видимость благополучия.

      Она часто слышала, как знакомые говорили мамке «Какой он у тебя хороший», и думала: «Вы не знаете, какой он на самом деле», – в смысле папаша. Сама она в разговор вступала редко, потому что её мнение мало интересовало окружающих. С ней общались только двоюродные и тётя. Остальные же соревновались в том, у кого дети умнее и создавали Эгине образ дурочки, который её родители даже и не пытались разрушить. Мама не умела, папа не хотел. Да и мало того, что не хотел, сам способствовал его укреплению.

      Тем ни менее полное игнорирование окружающими теперь всё ровно выглядело странно. Малознакомым-то с мамой людям должно было быть всё равно, дурочка она или нет. Тем более, что с другими дурами они всё равно разговаривали. Эгину мнение знакомых особо не расстраивало, она не пыталась доказывать обратное: «С дуры спрос меньше. Раз дура, не ходите ко мне за советом и помощью», – говорила она себе и молча делала свои дела. Но она хотела бы знать, из-за чего её перестали полностью воспринимать, как собеседника.

      Вечер Эгина провела за книгой. Ночью она опять долго сидела на кровати в темноте и уснула лишь около четырёх часов. Утром ей не дал спать грохот на металлической крыше. Как оказалось, гремела ворона кедровой шишкой. Она поднимала шишку на самый конёк и наблюдала, как та