Миллион оттенков желтого. Елена Логунова

сидели за столом. Подруга невозмутимо трапезничала, а кот напрасно испепелял ее огненным взором – куда до него джедайскому мечу.

      – Вы что же, с утра не вставали с места? – удивилась я, распахнув дверь и любезно пропустив вперед тетушку.

      Боря, который нынче Жоржик, повез Марфиньку в ее родные пенаты, а мы вернулись на Петроградку.

      – Мы-ы, мы-ы! – противным голосом неисправимого кляузника заныл Волька, бухнувшись со стула к ногам хозяйки.

      – Мысли не допускаешь о том, что я не дам тебе… Чего я ему не дам? – Тетушка, снимая шляпку у зеркала, оглянулась на Ирку.

      – Мя-а! – первым ответил кот, сел в позу «Верный Джульбарс на охране границы» и уставился на тетушку взглядом, полным преданности.

      – Мясо из борща, – развернула лаконичный кошачий ответ Ирка. – Я не дала ему телятину, но курицу он уже слопал.

      Мы с подругой родом с Кубани и умеем готовить правильный борщ. В идеале в нем должно быть два вида мяса, которое нужно варить поочередно и… Но не буду уподобляться Марфиньке с ее художественной декламацией рецептов для примуса.

      – Воля, ты же знаешь: коту нельзя есть слишком много человеческой еды, – напомнила тетушка зверю. – Могу предложить прекрасный сухой корм. Будешь?

      – Мо-о, – скандальным голосом молвил кот, хлестнул хвостом и в два прыжка ускакал наверх – в светлицу, а потом, судя по скрипу форточки, за окно – на крышу.

      – Можете сами есть свой сухой корм, – машинально перевела я с кошачьего на человеческий и покачала головой. – Однако разбаловали мы животное!

      – Ничего, нагуляется – слопает и корм, – рассудила Ирка и переместилась к плите. – Все будут борщ, я наливаю?

      Бум! Входная дверь содрогнулась. Старинный бронзовый колокольчик, которым тетушка сзывает домочадцев к столу, ударился о стену и приглушенно звякнул.

      – Кто стучится в дверь ко мне? – подняла брови тетушка.

      – С толстой сумкой на ремне! – подхватила я цитату.

      – С цифрой 5 на медной бляшке, в синей форменной фуражке? Это он, это он – ленинградский почтальон![4] – с удовольствием присоединилась к декламации Ирка.

      Она неплохо знает детскую поэзию – еще недавно вслух читала книжки своим сыновьям-близнецам.

      Дверь снова содрогнулась. Я не стала сразу открывать ее, сначала посмотрела в глазок и сообщила присутствующим:

      – Это не почтальон. Это Кружкин.

      – В такое время? – Ирка поглядела на часы на стене.

      Василий Кружкин – художник. Как большинство уважающих себя представителей богемы, он ведет преимущественно ночной образ жизни, и полдень для него все равно что для обычного человека глухой предрассветный час.

      Явление Кружкина народу в неурочную пору вызывало тревогу.

      – Что-то случилось, – предположила моя подруга и кивком велела мне открыть.

      Я распахнула дверь и сразу же отпрыгнула

4

С. Маршак. «Почта».