Забытые всеми. Елена Серебрякова

е, кто не хотел оказаться под разъяренными монголами. Монахи во избежание кровопролития предложили победителям дань – своих ученых монахов, познавших истину мироздания. Ученые поразили монголов своими знаниями, предвидением и чудесами. Тибет оставили в покое, а много позже и сами попали в зависимость от Тибета. Великий Квадрат снова вернулся в монастырь, но без одной пластины.

      Возможно, на том все и закончилось бы, кабы не верноподданнические чувства углицкого купца Кузьмы Воропаева. В 1767 году народу объявили о походе матушки Екатерины Великой по реке Волге. В состав городов для посещения был включен Углич. Новость взбудоражила жителей города от дворян и священников, до крестьян и нищих. Купец Кузьма Воропаев, поверивший в сказ про золотой треугольник, нанял ныряльщиков, и они целую седмицу ползали по дну реки. К удивлению многих горожан, ларец нашли. Кузьма принес находку домой, очистил от песка и водорослей, рассмотрел реликвию и передумал делать подарок царице. Составил грамоту с подробным описанием треугольника и все спрятал в заветном месте под замок. В грамоте по незнанию дал реликвии новое название – Батый-сак. Чем дальше уходили углицкие события мая 1767 года, тем больше рождалось свидетелей, видевших своими глазами Батый-сак, и даже были такие, кто держал его в руках. Неизменным оставалось одно: Батый-сак существовал и хранился в усадьбе Воропаевых. Молва о треугольнике сошла на нет, когда начались поиски золотой сабли Наполеона в брошенной усадьбе дворян Шубинских. На смену сабле пришли софолки царевны Софьи в усадьбе Супоневского дворца, потом еще что-то и еще.

      Осень 1942 года радовала берлинцев сухой и теплой погодой. Деревья приобретали красочные оттенки, но листопад еще силы не набрал. Столичный пригород Грюнвальд жил своей умиротворенной жизнью. Тишину нарушали редкие легковые автомобили, проезжавшие транзитом по единственной в поселке Вишневой улице. Особняк погибшего штандартенфюрера Карла Вомберга недолго оставался необитаемым. Как собственность Главного управления Имперской безопасности, дом перевели в категорию конспиративной квартиры. По легенде новым хозяином стал профессор из Берлина Иозеф Шварцмюллер. После оборудования дома техническими средствами охраны и прослушивания, туда поселили только что привезенного из западной Белоруссии бывшего штабс-капитана бывшей Царской армии, зэка Волгостроя и бывшего замкомандира углицкого истребительного батальона Иволгина Ивана Алексеевича.

      Душевные терзания мучали Иволгина с того момента, когда он отказался от предложения предателя Власова служить при его штабе. Русская освободительная армия находилась в стадии формирования, и Иволгин, как профессиональный военный со знанием немецкого языка, неминуемо получил бы доступ к особо важным сведениям. Но под воздействием непонятных ему самому эмоций, он отказался и влез в игру с поисками непонятного артефакта, оказавшись в малоизвестной ему организации Аненербе.

      Откуда Иван Алексеевич мог знать насколько тесно переплетена судьба его сына Алекса Вернера с дочерью погибшего штандартенфюрера, бывшего владельца особняка на Вишневой улице. Не мог он знать, что из-за интриг Карла Вомберга его сын нелегально был заслан в Россию, где почувствовал связь со своей Родиной на уровне интуиции. И уж тем более невдомек оказались обстоятельства гибели бывшего хозяина дома.

      Больше всего Ивана Алексеевича волновал вопрос напарника. Его одного на розыск сына Воропаева никто не отправит. Существовала надежда заполучить офицера связи Контратьева, которому он сдал дела по строительству лагеря. Если все так, как поведал поручик о своей службе в абвере, то надежнее соглядатая немцам не сыскать. Тут и расположение Иволгина к нему, и закрепленность Кондратьева в сотрудничестве с абвером. Откуда холеным немцам знать про боевое братство русских офицеров? Хотя порой жизнь меняет людей до неузнаваемости.

      Первым признаком скорого приезда начальства оказывалась суета среди прислуги: охрана, в количестве двух младших офицеров, складировала пустые пивные бутылки и относила их в конец Вишневой улицы в контейнер для стекла; наводила блеск на бляхах поясных ремней и сапогах, не расставалась с головными уборами; домоуправительница вытаскивала из кладовки агрегат на четырех колесах со шлангами, щетками и проводом для электричества. Агрегат начинал нещадно рычать и воздушный поток засасывал в себя пыль и грязь с ковров и дорожек. Все так и случилось на другой день в полдень. На территорию въехал черный Майбах. На пороге дома появился офицер в звании штандартенфюрера СС, за ним в шинели без знаков различия маячил Кондратьев Дмитрий Григорьевич.

      Иван Алексеевич вышел в переднюю и встал по стойке смирно.

      – Вижу, Иоганн, вы в прекрасной форме, не раскисли от безделья? – бесцеремонно молвил немец.

      – Прошу прощения, но не знаю, как к вам обращаться, – ответил Иволгин.

      – Зовите меня по фамилии, герр Винклер. С моим попутчиком, думаю, вас знакомить не нужно, – немец указал на Кондратьева.

      – Так точно, герр Винклер, это мой однополчанин, Кондратьев Дмитрий Григорьевич.

      – Надеюсь, фрау уже накрыла на стол? Прошу, господа. После обеда приступим к работе.

      За обедом никаких разговоров не вели, немец