Звереныш. Надежда Юрьевна Зотова

в мусорную корзину. Из руки все еще сочилась кровь и забинтовать ее было нечем. Злость постепенно уходила, оставляя после себя опустошение и усталость. Рука противно саднила, и он окутал ее подушкой.

      Как  заснул, он не помнил. Не  слышал   и того, как вернулся Сашка, как  сладко похрапывал напротив его кровати, ничем не мучаясь и совершенно довольный жизнью.

      На утро, увидев окровавленную подушку и рассеченную руку Анатолия, Сашка понимающе хмыкнул.

      – Полегчало? – Спросил он, кивая на его рассеченную кисть.

      Анатолий  сделал вид, что не слышал вопроса. Он перевернул измазанную кровью подушку вниз и торопливо начал одеваться. На душе было муторно, как после хорошей попойки. Хотелось скорее выйти на улицу, глотнуть свежего прохладного воздуха и не видеть расплывшейся масляной рожи Сашки.

      По дороге на службу он зашел в аптеку и купил бинт. Рука припухла и дергалась ноющей тупой болью. Он неумело забинтовал ее, и со злостью подумал, что теперь все будут спрашивать его, что случилось. И ему нужно будет врать или отшучиваться киношной фразой «бандитская пуля».  Хотелось побыть одному, а не в этой вечной полицейской суете, где все снуют, спешат и жужжат, как в улье.

      Анатолий вспомнил лавочку Светика, спрятанную за кустами и деревьями  позади его дома,  и ему жутко захотелось в этот уголо; как будто отгороженный от всего остального мира.

      Народ спешил по своим делам. Многолюдный муравейник закрутил  Анатолия своим водоворотом, смешал в своем разношерстном потоке и слил в общую гудящую массу, называемую «часом пик». Никто не обращал на него внимания, и злость его потихонку начала таять, превращаясь в досаду, от которой саднило внутри.

      «Только бы Сашка не растрепал, –  думал он. –  – Впрочем… вряд ли… хитрый, собака…».

      Сашка не растрепал. Когда к нему приставали с рассросами, он только  пожимал плечами и отвечал:

      – А черт его знает, сами спрашивайте!..

      Анатолий был деланно весел, отшучивался и лукаво подмигивал женщинам.

      – Сколько внимания сразу! Оказывается раненым быть выгодно! Сразу женщины любить начинают!

      Вечером ноги сами понесли его к лавочке. Рука все ныла и ныла. Именно сейчас хотелось Анатолию , чтобы кто-то искренне и тепло пожалел его, как когда-то в детстве жалела его мать. Но рядом никого не было. И его снова захлестнула злость на себя, на Сашку, на Дашку и на этот огромный город, в котором миллионы незнакомых людей, и никому из них нет до него никакого дела. Светика на лавочке не было. Захлестнувшая злость била в виски. Весь день, когда он напряженно улыбался и старался казаться беззаботным и веселым, теперь хлестал его яростью, как бичом, и он не  знал, как унять ее. Она толкала его в спину, шипела в уши и гнала к порогу того дома, куда ему не следовало больше приходить.

      Анатолий не помнил, как оказался у двери Светика, как нажал кнопку звонка и держал ее до тех пор, пока Татьяна не открыла дверь.

      – Что случилось? –