Страж и Советник. Роман-свидетель. Алексей Грякалов

ладонями стряхивать со ступней горячий песок.

      – Иди, иди! – Снизу сказала, не глядя, будто совсем не мне.

      – Куда?

      – Одеться мне… платье отдай!

      Девичий голос никогда не был так близок.

      И тут сообразил, дурачок-дурачком – вырядился в платье. Раньше встречал на улице – танцевала, такой была тонкой, что почти не чувствовалась женщина. Только петь-танцевать – больше ничего. Ничего-ничего! Надевала платье через голову… не попала в рукава, платье скрутилось на шее. А у меня, снова о себе как о другом, слова высохли вслед пересохшему горлу. Просто видел – без слов, без прикосновения, – прикосновение при ней было невозможно.

      Маленькая грудь показывалась между локтями, пока не одернула платье… не носила лифчик. Живот мальчика – потрогал рукой свой собственный, будто прикоснулся к ней. Такое жаркое тепло шло от нее, обволокла особенным собственным, что поверх полдневного майского. Тепло в трепете, чтоб не сглазили, растет невидимо-тихо.

      О себе надо, как о другом, чтоб другого суметь приманить.

      Чувствовал горячий песок ее ступнями, ее ладонями погладил свои плечи – странно прохладные сейчас, будто вслед за ней входил в то место, где роднички в глубине. Сам бы лег на воду и поплыл вместе с ней, даже голову задирал, чтоб не закрывали лицо ее черные волосы. Она тоненькая – до всех женщин, которых недавно видел на берегу. Из нее будто бы рождались, никогда не слышал о самой первой женщине Еве. Из женской природы вышла словно бы впервые созданной. Еще ничего у нее не было и уже было все, она еще никого не выбрала. И на нее смотрел только он и одну ее видел. Ни у кого никогда не будет такого платья, ни на ком никогда платье не будет так прилегать к телу.

      Она из воды вышла словно бы для того, чтоб показаться и навсегда остаться.

      Сквозь заросли красной лозы послала влажный горячий оклик. Живот плоский, узкие бедра, рожать будет трудно, – вспомнил слова врача, когда проходил призывную комиссию. А вот на таких надо жениться, хлопцы! – показал тогда красноносый врач на роскошную медсестру-практикантку. И рожать будет легко, и пригреет! Ножку сверху положит! Мужчины делятся на тех, кому нравятся полные женщины, и на тех, кто это скрывает! Лучше качаться на волнах, чем биться о скалы! Мужчины не собаки, на кость не бросаются! И все стоящие в одинаковых черных трусах призывники понимающе улыбались словам бывшего военврача, будто он все вокруг приравнял к своей тридцатилетней проспиртованной службе.

      – Бедра узкие… трудно рожать! – Вдруг повторил слова доктора из медкомиссии.

      – И не с такими рожают… – Она склонилась к одежде почти у него под ногами. Встала, не отворачиваясь. – Все рожали! – показала назад, где сидели купальщицы.

      – Там есть соседки… у них на двоих один муж! С вечера до вечера в одном дворе, а потом в другой. Если колун занес над чурбаком, а солнце село, колун на землю! – Ему хотелось как-то отделить ее и себя от всех.

      – Его жена в войну попала в овраг с мокрым снегом. Кони провалились… Нашли, почти замерзла.