Антислова и вещи. Футурология гуманитарных наук. Алексей Нилогов

измеряемые в герцах, а потому звуковая материя означающего, запаздывающего к означаемому, нуждается в синергетическом дополнении – например, в молчании, которое никогда не является акустически–нейтральным92. Если принцип «изначального опоздания» – не больше абстракция, чем абстрактность означаемого и означающего, то имеет смысл внести соответствующие различения между бытием и сущим, чтобы в традиционный раз оправдать метафизику присутствия/отсутствия, а вслед за ней – философизацию самой философии.

      Антиязыковая (не)компетентность указывает на такое отличие от (противо)естественного языка, которое ответственно не только за сущее, находящее своё частичное выражение в языке, но и за бытие, которое беспризорно в языке несмотря на то, что не мыслится независимо от человеческого способа бытования–именования93. Однокорневая лживость логоса, ещё до стадии логоцентризма, обеспечивается принципом «изначального опоздания» в качестве онтологического доказательства, отсроченного в диалектике différance. То, что опаздывает раньше «изначального опоздания», является критическим моментом в достижении минимальной синхронизации между планом содержания и планом выражения, а акустическая форма последнего – примером статистической погрешности, компенсирующей «изначальное опоздание» в ущерб сущности темпоральности. То, что задерживается позже «изначального опоздания», является мерой восполнения для самого «изначального опоздания», поддающегося компенсации посредством статистической погрешности; ложь логоса, фундируемая «изначальным опозданием», как правило, оказывается не(само) достаточной для нужд непонимания в русле антигерменевтики, а отсутствие бессмыслицы в естественном языке делает невозможным такой диссонанс между планом содержания и планом выражения, который бы приводил их к обоюдоострой поляризации; (конъюнктурная) амбивалентность логоса, граничащая с химерой диалектической логики, полагает истинствование в зависимость от такой продуктивности «изначального опоздания», которое бы приводило к недопониманию и исключало недонепонимание. Истина логоса лежит в непарадоксальности лжи, которая паразитирует на семиотическом аргументе существования, представляющем собой инвариант онтологического аргумента. Языковедческая (не)компетентность вопреки Хомскому относится к определению языка лингвистов в качестве преждевременного объекта исследования с преобладанием речевых характеристик (если лингвисты (не)компетентны в теории языка, выдавая свои дискурсивно – речевые практики за дискурсивно–языковые опусы, то остаётся только позавидовать той степени абстракции, на которую отважился Гаспаров в гипотезе лингвистики языкового существования, сделав акцент на узусоцентричном понимании «естественного языка», чтобы монополизировать речь ради самой речи; другими словами: «В какой мере Хомский лингвистически компетентен, обосновывая

92

Ср.: М. Хайдеггер: «Когда мы непосредственно сказанное слушаем так же непосредственно, то мы не слышим при этом ближайшим образом ни слов слóва как просто слова, ни тем более слов как просто звуки. С тем чтобы мы услышали чистый звук голого звукосочетания, мы должны до этого каким–то образом себя изъять из всякого понимания или непонимания сказанного. Мы должны от всего этого отвлечься, абстрагироваться, чтобы из этого сказанного вытянуть, снять (heraus– und abziehen) с него, исключительно только сам звучащий звук, чтобы мы смогли воспринять акустически нашим ухом это таким образом снятое и именно само по себе. Звук, который в поле восприятия того мнимого «ближайшим образом» считается непосредственно данным, есть абстрагированный образ, который при слушании сказанного не воспринимается никогда ни сам по себе, ни ближайшим образом.

Мнимо чисто чувственное в звучании слова, представленное как голый звук, есть абстракция. Голое звукосочетание ни в коем случае не есть непосредственно данное в звучании слова. Звук всякий раз лишь выхватывается через опосредование, через то почти неестественное отвлечение (Absehen). Даже там, где мы слышим сказанное какого–либо языка, который для нас совершенно чужой, мы никоим образом не слышим голые звукосочетания как только чувственно данные звуки, но мы слышим непонятные слова слóва. Ведь между непонятным словом и акустически абстрактно выхваченным голым звуком лежит пропасть сущностного различия» (Хайдеггер М. Что зовётся мышлением? / Пер. с нем. Э. Сагетдинова. – М., 2006. – 320 с. – С. 154–155).

93

Ср.: М. Хайдеггер: «Данное для мысли отворачивается от человека. Оно оттягивается, ускользает (entzieht) от него. Однако, как мы можем вообще знать о том, что изначально оттягивается и ускользает, пусть даже и самую малую малость? Или хотя бы поименовать его? То, что оттягивается и ускользает, отказывает в прибытии. И всё же самооттягивание не есть ничто. Оттягивание и ускользание – это событие. То, что оттягивается и ускользает, может наступать на человека и требовать его даже существеннее, чем любое присутствующее, которое встречает и задевает человека. Эту задетость действительным охотно принимают за то, что составляет действительность действительного. Однако задетость действительным как раз может отрезать человека от того, что на него наступает определённо загадочным образом, а именно – отступая т человека, оттягиваясь от него. Событие оттягивания может быть самым настоящим из всего настоятельно присутствующего и тем самым бесконечно превосходить актуальность всего актуального» (Хайдеггер М. Что зовётся мышлением? / Пер. с нем. Э. Сагетдинова. – М., 2006. – 320 с. – С. 40).