Полёт на трапеции. Марк Шехтман

был талантлив, но так некрасив,

      Как мало кому достаётся.

      То ль в генах какой-то пошёл перекос,

      То ль ведьма сыскала в копилке

      Невзрачные глазки, бесформенный нос

      И раннюю плешь на затылке.

      Коллеги, поскольку актёрская рать

      Блеснуть остроумием рада,

      В курилке шутили: «Чтоб леших играть,

      Ему даже грима не надо!»

      Театр безжалостен. Он – колесо,

      Что мелет и судьбы, и роли.

      Актёр некрасивый испробовал всё

      В своей театральной юдо́ли.

      Безмолвный слуга, и солдат-инвалид,

      И некто в массовке меж прочих;

      Ещё он исправно таскал реквизит,

      Когда не хватало рабочих.

      Но как-то с нуждою смешав

      озорство,

      Изрёк театральный патриций:

      – Лир за́пил. Постой-ка, дружок, за него

      На паре-другой репетиций…

      Актёр из массовки ступил на порог

      Измены, гордыни, печали:

      – Дуй, ветер! – и рухнул на всех монолог,

      И все, обмерев, замолчали.

      И словно бы бездна раскрылась за ним,

      Монархом, что изгнан из дому,

      И был он судьбою и ликом своим

      Подобен безумью и грому.

      И вновь тишина, будто кто-то простёр

      Над сценой покров эфемерный,

      И всё повидавший заплакал суфлёр

      В своей коробчонке фанерной.

      Потом отгремел – громогласен, цветист! —

      Финал, и как на́ берег с судна,

      Со сцены спустился великий артист,

      И всем было страшно и чу́дно…

      Луг, поросший стихами

      И когда я оставил за горной грядой

      Валуны, изобильные мхами,

      Вдруг на склоне пологом сверкнул предо мной

      Луг, поросший стихами.

      Каждый стих был подобьем цветка и зари,

      Каждый радугой будто палимый.

      Луг, поросший стихами! Любые бери

      И неси их любимой!

      Чей-то голос шептал: в них запретного нет,

      Все они – за старанье награда!

      Но и сердце, и ум промолчали в ответ:

      Не мои. И не надо…

      Пусть любой и напевен, и чист, и высок,

      Пусть они никогда не увянут,

      Пусть в них небо, земля, преисподня и Бог,

      Но моими не станут.

      А мои мне растить, не жалея трудов,

      В неприметном, неласковом месте

      Из бессонных ночей, из бунтующих слов —

      И расти с ними вместе.

      Постепенно смеркалось. Потом я ушёл

      Между осыпью и валунами.

      И вдали без меня волновался и цвёл

      Луг, поросший стихами.

      Высоцкий

      Он вырос некрасивым, но приметным

      Среди московских каменных трущоб.

      Он пел про юность на Большом Каретном,

      Про долг, и честь, и многое ещё.

      На всех своих орбитах неформален,

      Он стал актёром как-то между дел.

      Сказал Любимов: «Пьёт… Но гениален!» —

      И он играл, любил, и пил, и пел.

      И загремели