Любовь по обмену. Разрешите влюбиться. Лена Сокол

нанятой фирмой, заканчивая высотой и формой газона перед домами. Проложили тебе пешеходную дорожку перед домом – получаешь счет на оплату, провели освещение, поставили почтовый ящик – то же самое. Никто тебя и не спрашивает. Порядок, демократия.

      А тут что? Мрак. Не удивительно, что в этой стране никто почти никогда не улыбается. Кроме родителей Зоуи – те все еще старательно делают вид, что ужасно рады меня видеть.

      Достаю смартфон, щелкаю серый пейзаж за окном и отправляю в Инстаграм. Не забываю и о геолокации – пусть она будет вместо ответа на десятки пропущенных звонков, сообщений в мессенджеры и твиттер. У меня нет сейчас ни сил, ни желания общаться ни с кем из парней.

      Я зол. Ужасно зол.

      Оборачиваюсь.

      Родители Зоуи все еще здесь. Стоят на пороге комнатенки, улыбаются. Отец поглаживает тыльной стороной ладони гладко выбритую щеку, мать нервно теребит край сиреневой кофточки. Забавные. Он – высокий, подтянутый для своего возраста, светловолосый мужчина, она – худенькая брюнетка, ростом доходящая ему до плеча. Надо будет спросить у девчонки, как их все-таки зовут. Хотя незачем. Я же не собираюсь здесь задерживаться, ведь так?

      Они что-то говорят, пытаются объяснить, указывают на мой багаж. Хмурюсь, пытаясь понять, что же именно. Кажется, это что-то вроде «располагайся» или «будь, как дома». Наверное.

      Пожав плечами, склоняюсь над сумкой, лежащей на кровати. Открываю замок, достаю оттуда скейт. Предки Зоуи тихо перешептываются. Ее мама не верит своим глазам, подходит ближе и заглядывает внутрь.

      На дне сумки остаются лежать четыре одинаковых черных футболки, три простых белых, кепка, две кофты и джинсы. Три одинаковых пары. Еще где-то в боковом кармане должно быть нижнее белье. А, вот и самое главное – наушники. Достаю их, всовываю в уши, подключаю к телефону и врубаю музыку громче.

      Мама Зоуи о чем-то переговаривается с мужем, указывает на мои вещи, картинно хватается за сердце. А я ложусь на постель и тупо закрываю глаза. В этой стране, видимо, никто не знает о понятии «личного пространства». Может, хоть так догадаются.

      Вскоре фоновые звуки стихают – кажется, они ушли.

      А я все лежу и пытаюсь понять, что такого могла найти здесь Челси. Почему изучала этот странный, немелодичный язык, вечерами изводя всех своим р-р-рычанием на русский манер. Зачем обложилась учебниками истории, разговорниками, все гуглила что-то, пытаясь узнать все больше и больше. Почему рвалась сюда и почему так радовалась, когда ей звонила эта угловатая невзрачная девчонка с почти прозрачными, как океан, голубыми глазами.

      Черт. Океан. Как же мне не хватает тихого шелеста волн, соленого воздуха и горячего золотистого солнца, обжигающего кожу.

      – Эй, – чья-то рука мягко ложится на мое плечо. – Эй.

      Меня мягко укачивает, засасывая в сон. Но эти прикосновения к моей коже становятся все настойчивее и жестче. Наконец, вылетевший из уха наушник заставляет открыть глаза.

      – Что? – Хватаю непрошеную гостью за запястье, прищуриваюсь, смотрю злобно.

      И Зоуи, склонившаяся надо мной, снова забавно