Заставь меня влюбиться. Влюбляться лучше всего под музыку. Лена Сокол

Брат ткнул мне в спину кулаком и попал аккурат промеж лопаток.

      Больно.

      – Офонарел?! – Отпихнула его так, что он чуть не отлетел к стене.

      – Машенька, как ты разговариваешь с братом? – Мама отложила ложку, которой солила суп, и устало посмотрела на меня.

      – Да, Машенька, – не упустил случая съязвить Суриков, – последи-ка за своим языком.

      – Ты бы помалкивал уже, – процедила я сквозь зубы и добавила с особой издевкой, – Пашенька!

      Подошла к маме, обняла ее за талию и чмокнула в щеку.

      – Все хорошо? – Она подняла на меня глаза.

      – Ага, – натянуто улыбаясь, ответила я и поспешила за стол.

      Пашка устроился напротив и сверлил теперь меня напряженным взглядом. В детстве он так же таращился, ожидая, когда я отвернусь за куском хлеба. Потом кидал мне в суп свои козявки и противненько хихикал. Как же хорошо, что хоть что-то в этой жизни меняется к лучшему.

      – Будешь борщ? – Спросила мама, орудуя половником, словно дирижерской палочкой.

      – Да, спасибо. – Отозвалась я, выстукивая пальцами по столешнице барабанную дробь.

      Мы с братом продолжали зрительную дуэль, никто не хотел уступать первым.

      Раньше у нас с Пашкой была одна душа на двоих. Мы часто даже спали вместе – крепко-крепко обнявшись. Я не брезговала целовать его в губы, перепачканные песком после песочницы, и вытирала своим рукавом его сопли, если он бегал по двору с игрушечным Камазом, забывая о забитом напрочь носе и сильном кашле.

      Всякий раз я брала на себя вину за его проделки, зная, что мне не так сильно попадет от отца, как ему. И делилась охотно всем, что у меня было, даже той крутой коллекцией наклеек с Барби, которую братец в итоге выменял на трансформеров.

      И сейчас, глядя в его хитрые, но такие добрые глаза, мне безумно хотелось вывалить все, как на духу. Поделиться, рассказать в мельчайших подробностях, а потом прыгнуть на его шею с разбегу. Но что-то опять останавливало. Да, когда мы были детьми или даже подростками, все было гораздо проще.

      – Хлеб нарежьте сами, – мама поставила перед нами тарелки.

      Пашка щедро бухнул сметаны сначала себе, потом мне, но вот отрезанную корочку добровольно и благородно пожертвовал сестре. Как приятно. Целая жертва для него, уж я-то знаю. Его будущей жене точно корочек не видать. У нас в детстве были целые битвы за них. И то, что он так легко уступил ее, говорило о том, что братец раскаивается, что болтнул лишнего.

      Он только варварски занес ложку над тарелкой, когда увидел, что мама накладывает горячий суп в литровую банку и закрывает крышкой.

      «Ой, нет. Только не это. Снова…»

      Руки Паши со сжатыми добела кулаками медленно опустились на стол.

      – Милостыню опять понесешь? – Процедил он ледяным тоном.

      Я пнула его по ноге под столом, но Суриков даже не отреагировал. Его взгляд был прикован к растерянной маме, с трудом подбирающей слова. Она старалась держать спину прямо, собираясь, видимо, ответить ему строго и безапелляционно, но зная, что Пашка прав, трусила.

      – Не надо