Три дома на Набережной. Ольга Ковалева

и тоже, с гордостью, стала заявлять, что она разработчик, и все те слова, которыми Клавдия приколдовала Юльку, притянула к ней её будущее, её счастливое, по-настоящему счастливое и радостное, профессиональное будущее. И личное тоже. У себя на работе Юлька свалилась на голову своему мужчине.

      Письма писали друг-другу настоящие, в конвертах. Юля спокойно могла заменить переписку телефонными разговорами. Танька телефон не любила, она любила получать настоящие письма в конвертах. Ей было радостно, находить в почтовом ящике письма, интернет использовали, но совсем вскользь. Не глубоко, без подробностей.

      Потом была Танькина свадьба, и её замечательный муж, черноокий красавец Максим Арбатов, архитектор, интеллектуал и виртуозный гитарист, перестроивший дом моим родителям, (ещё не видела, как), вдруг оказался востребованным в огромном кубанском селе. А Татьяна, голубоглазая красотка, высокая, тоненькая как тростиночка, но с высокой грудью и вполне выразительной попкой, с нежным певучим голосом, кандидат медицинских наук, автор собственной методики избавления от дурных привычек как нельзя кстати пригодилась в родном селе.

      Мужское население крупного райцентра, радость и отдохновение от трудов тяжких, искало в стаканах с горячительным, а потому в лечении нуждалась остро. Теперь лечение почитали за счастье, заменив алкоголь общением с вожделенной красавицей Татьяной Арбатовой. Они оба были нужны селу и Татьяна, и Максим.

      Три месяца от Татьяны ничего не было, не отвечала на письма, видеосвязь не включала и только шелестела:

      ‒ Привет. Приезжай, потом всё расскажу.

      Арбатов почти плакал:

      ‒ Всё нормально. Вроде как. ‒ Потом замолкал ненадолго и добавлял, ‒ приезжай, ты очень здесь нужна.

      Юлечка, нежность нежная, почему-то хлюпала носом и стонала что-то про мамину попу, которая спряталась. Ей не давали договорить, наскоро прощались.

      И вот теперь, на вопрос как Танька, мама сказала горькое:

      ‒ Ох, доченька.

       Приближение разлуки

      Володя целый день перед отъездом не отходил. Он сглупил вчера. Утром проснулся, а его кошки разгрызли душу и вытащили горе. Горе вырвалось наружу и всё заполнило болью. Преодолевая боль, он произнес утренний заговор. Это была его тайна, те утренние слова, которые он произносил, это был заговор на любовь, и он всегда срабатывал. Так яростно, так неистово и так мощно сработал заговор, что казалось их накрыло золотым сиянием, и любовь их казалась вечной и такой сильной, что кошки разомлели и уснули.

      Юля на него не смотрела. Всегда смотрела, иногда так улыбалась, что стены не выдерживали, улыбались в ответ, а сегодня нет и от этого было невыносимо больно.

      ‒ Юль, ты как будто стену выстроила. Вроде рядом, близко. Можно руку протянуть, подходишь к тебе и понимаешь, что перед тобой бронированное стекло, прозрачное незаметное, но толщиной с метр. Это неправильно, как будто это и не ты вовсе, а какая-то незнакомка, дерзкая и чужая девушка.

      ‒ Ты придумываешь!

      ‒ Нет, Юль,